Столичный миф
Шрифт:
В гостинице сейчас затишье. Те, кто торопится обежать все местные чудеса и красоты, уже давным-давно в городе. В мае рано светает, и час назад архитектура стала доступной для туристических «мыльниц». Еще с вечера владельцы зарядили их самой разноцветной и самой слайдовой фотопленкой. Ну а те, кто всем развлечениям света предпочитают ночные, бессонные сны наяву, уже лежат по своим мягким постелям. Крепко спят. По-настоящему спят. И во сне видят сны о Москве.
Вот и лифт. Теперь дорога на самый верх. Недолгое заключение в светлой кабинке. Остановка. Из лифта надо повернуть направо, на железную пожарную лестницу. Закрывая за собой коридорную дверь, Колдун поежился, свежо
На плоских крышах давно уже лето: черный гудрон не упустит солнечный жар. В мягкой липкости скользнет и завязнет любой солнечный луч.
Сразу после укладки смола гладкая и блестящая. В ней плавают синие тени облаков. Раз-и, два-и, три-и — медленно вальсируют они с одного невидимого глазу бугра на другой. В погожий день плоская крыша добродушна. Она ласково чмокает подошвы башмаков.
Но недолго крыше быть зеркалом. Хозяин-ветер в Москве редко ходит без пыли. Крупинки городской копоти въедаются в гудрон намертво. На черном поле вырастает серый мох. Шершавая накипь. Ноздреватый асфальт. Жесткая шкурка, как у дельфина.
Колдун остановился перед поручнем. Он не собирался на него облокачиваться: тонкие трубочки с трудом держат сами себя. Куда уж им еще кого-то удержать. Аж вздрагивают на ветру.
А может, это сейчас кто-то проехал под землей, и прутья ограды попали в резонанс с подземной дрожью и гулом. В центре много подземелий, там круглые сутки катаются длинные тяжелые трейлеры. Там ходят поезда. Московские дворики часто скрывают в своих глубинах пахнущие разогретым машинным маслом вентиляционные шахты. Они пронизывают зыбучие плывуны до самых глубоких и тайных московских пещер.
А ветер и вправду сильный. Сильный, а теплый. От него не хочется отворачиваться. Действительно, летний. Колдун посмотрел вдоль улицы Горького. Сколько же в Москве светофоров! Целая галактика трехцветных пульсаров.
Никогда они не останавливаются. Лишь иногда, поздно ночью, на глухих перекрестках, они дремлют в один средний глаз. Отмигиваются желтым светом от редких машин. Но к утру светофоры опять переходят на положенный ритм.
Все важные светофоры в Москве управляются из единого центра. За его железными дверьми стоит специальный компьютер. Он день и ночь подгоняет светофоры и регулирует регулировщиков. А когда страсть на дорогах выдыхается и напряжение спадает, он открывает протоколы прошлых пробок и пишет сценарии будущих. Он знает, где ездить опасно, а где аварий не бывает никогда. Он оптимизирует, направляет, бесконечно подстраивает потоки людей. На всех перекрестках медные компьютерные щупальца поднимаются из укромных люков и раздуваются на концах в цветные стеклянные пузыри.
Когда на переходе вместо ожидаемого «зеленого» вдруг снова зажигается «красный» — это работает компьютер. Это значит, что где-то случилась заминка, и компьютер теперь пропускает потоки, стараясь разгрузить переполненную дорогу. Далеко не всем нравится зависеть от электронной души. Хотя многие люди считают, что без нее ездить по Москве было бы гораздо медленней и опасней.
Но светофоры в Москве мигают не только для людей. Компьютер кодирует в раскладе огоньков, в их паузах и якобы случайных перескоках, текст. Странный текст для луны. Один такт тысячи светофоров — одна страница. За ночь в небо уходит целая книжка земных радостей и печалей.
Компьютер знает даже про облака, ведь он каждый день читает прогноз погоды. В дождливые ночи одна и та же страница повторяется по многу раз.
Светофоры мигают, сигналят тем, кто без тела, обходясь одним светом, скитается в вакууме по пепельным лунным полям. Бледные тени
Свет луны — жаркий свет. В полнолуние раскатывали на траве льняные холсты. Жесткий свет за ночь выжжет все краски. Останется пепельно-белый. Кое-кто объяснит это особым видом бактерий, что садится на ткань из росы. Но не все в это верят. Особенно те, кто ради серебряного загара вылезет ночью из сырой глины болот. Когда люди бросают кладбища — вы думаете, жизнь там кончается? Нет. Она там только начинается.
С вещами вообще происходят странные вещи, когда на них никто не смотрит. Один философ выводил необходимость Бога из той мысли, что кто-то должен приглядывать за нашими вещами, пока мы сами на них не глядим — иначе они просто исчезнут.
Программист, исказивший электронную душу городского компьютера, не был сумасшедшим. Как и не был лунатиком, променявшим дневной свет на второе светило. Он был слишком большой реалист — может быть, больше, чем стоит быть потому что не так уж и много вещей в нашем мире реально существуют. Он был слишком большой реалист, поэтому Колдун смог купить его. И теперь, каждую ночь, когда над Москвою восходит луна, светофоры дуреют и программа-вирус перекачивает на луну маленькую частичку земной жизни. Радости, печали, сплетни, слухи — желанный корм для скучающих хозяев луны. Они нас понимают: не так уж далеко ушли люди к солнцу; до сих пор женских циклов тринадцать в году — по числу лунных месяцев. Ночью люди другие…
Дневные люди лунатиков недолюбливают. Они считают, что с ними иметь дела против правил. Они считают, что дневной мир прекрасен и что тот, кто против, — опасный бунтарь.
Но мир дня — денег, обязанностей, дел, работы — только часть мира вообще. И иллюзии, сны, мечты, наваждения и томления — точно такая же часть этого мира. Любой человек знает, что жизнь гораздо сложнее, чем он себе представляет. Наш мир совсем не кончается в одном городе, в одной стране, на одной планете. Он бесконечен не только в пространстве: иначе откуда вновь и вновь появляются странные мысли о предыдущих воплощениях? Жаль, видимый горизонт так мал — мальчик, перебирающий песчинки познания, сидит на берегу Океана, у которого все дно в этом песке.
Дело устойчиво, когда мало зависит от конкретных людей. Чем система больше, тем ее люди меньше представляют себе, что именно и для кого они делают. И в самой большой системе — в мире, где даже волосок не падает просто так, это свойство доведено до абсурда. Люди просто живут: работают, пьют и отдыхают, безобразничают, молятся и смеются. И вращают колесо.
Тучи над головой разошлись. Сквозь восточные облака к земле потянулись желтые лучи. Их свет отложил на запад сизые тени. Колдун смотрел в сторону солнца. Там где-то ему померещился купол Исакия. Тяжелый колокольчик покачнулся над Солянкой. По Чайна-тауну поплыл неслышный звук. Но, может быть, Колдун просто слишком сильно прищурился. Колдун подумал о том, что пора ему, пора возвращаться домой.
Конечно, далеко не все он успел посмотреть. Слишком много любопытных вещей в подсознании москвичей. Но пора возвращаться домой.
Колдун вернулся к лифту, спустился на первый этаж. Постоял возле телефона, но звонить никому не стал. Махнул рукой и отправился в аэропорт.
43
Ровно тридцать лет назад, хмурым весенним утром, на восточной окраине Москвы могучая рука бросила в оттаявшую грязь белые бетонные блоки. Они быстро пустили вниз железные корни коммунальных труб и взошли кварталом девятиэтажек.