Столяров А. Мы, народ...

Неизвестно

Отдавала она почему-то пластмассой. Точно много лет простояла в мутных пластиковых бутылях, впитала из них какие-то химические вещества, и теперь они прорывались сквозь горло едким отрыжечным духом.

Студента аж передернуло.

— Для нас уехал — все равно что умер, — ставя на место стакан, объяснил майор. — Уехал, значит — привет. Все, не будет тебе ни жизни, ни родины… — Он с хрустом переломил пупырчатый огурец, одну половину бросил дремлющему Кабану, а от другой откусил так, что вылетели изнутри брызги семечек. — Слышь, студент, я все же что — то не понимаю. Так ты говоришь, что это не наша земля, не русская?

Для убедительности он похлопал

по жесткому травяному дерну. Из-под ладони его выскочила букашка и, очертив зудом дугу, умчалась в знойную даль.

— Историческая принадлежность — вопрос спорный, — слегка оживившись, сказал студент. — Венгры, которые прежде именовались уграми, жили в древние времена на Урале, как, кстати, и финны, которые сейчас — где? Потом какое — то время они обитали в Причерноморье и только позже, вытесненные другими, откочевали в Паннонию. Или, к примеру, существовали когда-то славянские поселения на Сицилии. А Одоакр, князь скирров, который сверг последнего римского императора, по некоторым данным, был славянин. А корень “рос” или “рус” вообще известен по всей Европе: в Германии есть такие целые топонимические анклавы, в Карпатах есть, в Скандинавии, даже в швейцарских горах…

Майор прищурился.

— А я вот думаю так: кто здесь спокон веков жил, кто обустроился, родителей похоронил, кто все наладил, того и земля. И сегодня, и завтра, и навсегда. И чтобы носа никто сюда не совал. Чуешь, Кабан?..

Кабан неопределенно хрюкнул.

— Дело-то всего ничего, — вдумчиво продолжил майор. — Взять две роты, оцепить деревню, чтобы ни одна сволочь не выбралась, час — на сборы, всех — на платформы, в товарняки, пусть укатывают в свой Манай. Небось, потом не вернутся.

— Угу, — высказал Кабан свою точку зрения.

— Что “угу”?

— Ну… то есть… Угу…

Они помолчали.

— Вы лужу почему не засыплете? — неожиданно поинтересовался студент. — Сейчас лето, и то к вам не доберешься… А если осенью?.. А весной?..

Майор с досадой рубанул ладонью по воздуху.

— Хрен с ней, с лужей!.. Кому надо, переползет… А вот две роты сюда, и чтоб ребята такие, которые с манайцами уже дело имели. Чтобы ни секунды не сомневались… Чуешь, Кабан?..

Манайцы тем временем высыпали со своих огородов и, как всегда в этот час, по два-три человека стягивались на площадку у магазина. Стоптана она была до беловатого грунта. Пара бетонных скамеек обозначала бывшую автобусную остановку. Манайцы, плотно прижимаясь плечами, выстроились на этой площадке в широкий круг, подняли к небу ладони с костлявыми, растопыренными, очень тонкими пальцами, запрокинули головы так, что чудом не послетали с них соломенные панамки, и вдруг разом начали приседать, разводя и сводя жилистые колени. Одновременно они тоненько запищали; причем писк с каждой минутой усиливался, словно перемещали в регуляторе рычажок, истончался, вытягивался, бледнел, перебираясь в какие-то запредельные области, сверлил уши, пронизывал, казалось, каждую пору, превращался в невыносимый, закручивающийся винтом дикий визг, как будто завопила от ужаса целая свора кошек.

— С-суки, — скрипнул майор, хватаясь за голову. — Ну вот попробуй тут жить, когда каждый день — такая херня… У меня сейчас мозги из ушей потекут…

Он взялся было за автомат — разжал пальцы, опять тронул гладкое дерево, сомкнутое с железом, — опять отпустил. Вдруг бешено распрямился, словно его ударило изнутри, и, едва не задев студента локтем, крутанулся на месте.

Неслышимый за визгом манайцев, подкатил к самой луже новенький, наверное, лишь недавно

купленный мотоцикл, сверкающий выпуклыми деталями, промытый, протертый, никелированный, правда, уже чувствительно забрызганный грязью, однако явно не из дешевых, с большим, нарисованным золотом, православным крестом на капоте. За рулем находился парень в десантном комбинезоне, из-за плеча его предупредительно высовывался автомат, а все пространство коляски, словно сделанной именно под него, заполнял собою священник, тоже — с громадным надраенным православным крестом на груди.

Он, не торопясь, сведя пышные брови, выпростался наружу, солидно одернул рясу, вдруг приоткрывшую тяжелые тупые носы армейских сапог, перекрестился на небесные купола, осенил широким благословением молча разглядывающих его майора, студента и Кабана (никто из них даже не шелохнулся в ответ), а затем, одной рукой подхватив широкогорлый сосуд со святой водой, а другой сжав метелочку, скрепленную потрепанной изолентой, сказал, ни к кому не обращаясь: “Ну, с Богом!”, и деловито зашагал вниз, к визжащему кругу манайцев. Метелочку он при этом окунал глубоко в сосуд и, мерно потряхивая, разбрасывал перед собой брызги воды.

На траве она поблескивала, словно роса, а вот кустик манайской “пшеницы”, раскинувший колоски, неожиданно потемнел и поник, будто его неделю не поливали.

Тогда майор тоже неторопливо поднялся, вразвалку подошел к мотоциклу, сделавшему тем временем разворот, осмотрел его по-хозяйски, точно собираясь купить, заодно осмотрел и десантника, будто не человек это был, а пластмассовый манекен, и лишь потом спросил начальственным хрипловатым баском:

— Откуда?

— Оттуда, — в тон ему ответил десантник.

— И как там?

— Хреново, — десантник продемонстрировал звероватый оскал. Он все время поворачивал голову вслед за майором. С мотоцикла, впрочем, не слез и ладоней с прорезиненных рукояток руля не убрал. — В поселок заводской заезжали вчера. Ни одного человека в поселке, полный абзац…

Последовала короткая пауза.

Майор выдернул из земли подсыхающую былинку и переломил ее пополам.

— А что бы вам не собрать десяток ребят, — сказал он, покусывая жесткую ость. — Десяток нормальных ребят, крепких таких, неужто уж не найти? Вот приехали бы сюда, ну — на рыбалку, поговорили бы заодно… Объяснили бы внятно, кому эта земля по праву принадлежит… Кстати, рыбы в здешних местах — до хрена…

— Пробовали уже за рыбой, — хмуро сказал десантник.

— И что?

— А то, что с рыбалки этой никто не вернулся. В Больших Будовцах, ну, слышал, наверное, собрался вот так вот пяток бодрых ребят. Манайцы там обнаглели: кумирню какую-то начали воздвигать. Ну, погрузились в джип, штыри с собой прихватили. До Будовиц-то они доехали, это по следам было видать, а дальше — ни машины, ни ребят, ничего… Следственная группа потом работала. Утром примчались, значит — вечером уже бумажки подписывали. Болота вокруг Будовиц знаешь какие?..

— Понятно, ёк-поперёк, — сказал майор.

Что ему тут было понятно, объяснить мог только он сам.

Оба они повернули головы.

Визг манайцев, по мере того как священник к ним приближался, становился все тише. Руки, обращенные к небу, двигались все медленнее и медленнее. Круг в своей ближней точке неожиданно разомкнулся, давая проход, но не распался совсем — края его разошлись, образовав подобие чаши. Священник оказался как раз в ее фокусе. Метелочка замерла в воздухе. Но потом все-таки опустилась в сосуд и резким движением выбросила оттуда веер продолговатых искр.