Столыпин
Шрифт:
Они все уповали на провидение, жертвы и убийцы. Но кроме охоты, преследования, мести, требовалось обеспечивать жизнь страны.
Начиналось столыпинское пятилетие.
Для защиты от террористов он с семьей переезжает в Зимний дворец. Всюду расставлены часовые. Осада. Столыпин не может появиться на улицах города. Для прогулок охрана назначает ему недоступные революционерам места – крышу и залы дворца.
Вечером по пустынным громадным залам, освещенным одной дежурной лампочкой, шагал Реформатор, глядя на темные портреты Петра Великого, Екатерины Великой, Павла, Александра…
Его старшую дочь, Машу, тоже начинают преследовать. Кто-то подложил рядом с ее чашкой письмо, звали сбросить нравственные цепи, отдаться счастью партийной работы.
Девочка не стала рассказывать отцу, но через несколько дней – новое письмо, тон развязный. Это она уже показала, но только адрес тщательно замарала, чтобы не быть доносчицей.
Вот какое было воспитание: даже после покушения 12 августа, искалечившего родную сестру, убившего десятки людей, Маша Столыпина не могла переступить нравственный барьер.
Но Петр Аркадьевич должен был начинать борьбу. 24 августа в «Правительственном вестнике» появилось сообщение:
«За последние два года революционное движение проявляется с чрезвычайным напряжением. С весны этого года оно особенно усилилось. Почти не проходит дня без какого-либо нового злодеяния… Преступления эти ясно доказывают, что революционные организации напрягли все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать спокойной работе Правительства, расстроить его ряды и применением грубого насилия прекратить всякую работу мысли и всякую возможность сознательной жизни государства… После роспуска Государственной Думы, быстрого подавления Кронштадтского и Свеаборгского мятежей, неудачи задуманной общей забастовки и принятия решительных мер против аграрных беспорядков крайние революционные группы, желая ослабить впечатление неудачи их замыслов и не допускать творческой работы Правительства, решили путем уничтожения высших должностных лиц произвести впечатление в стране, а на Правительство навести панику. Хотя такие отдельные террористические акты знаменуют скорее бессилие революции в деле осуществления движения общего, чем успех ее, но вся обстановка подобных преступлений по жестокости своей располагает общество к смятению и тревоге более даже, чем длительное революционное движение.
В чем же при таких обстоятельствах должна заключаться обязанность Правительства и что оно должно предпринять? Ответ на это может быть один: цель и задачи Правительства не могут меняться в зависимости от злого умысла преступников: можно убить отдельное лицо, но нельзя убить идеи, которой одушевлено Правительство. Нельзя уничтожить волю, направленную к восстановлению возможности жить в стране и свободно трудиться».
Пожалуй, это главное. Столыпин принимал вызов. Он противопоставлял насилию силу, вводились военно-полевые суды. Но одного этого мало, хотя раздаются громкие требования ограничиться только подавлением зла.
Столыпин объявлял направления своей политики в подготовке важнейших законов:
о свободе вероисповедания;
о неприкосновенности личности и о гражданском равноправии в смысле устранения ограничений и стеснений отдельных групп населения;
об улучшении крестьянского землевладения;
об улучшении быта рабочих и, в частности, о государственном их страховании;
о реформе местного управления;
о преобразовании местных судов;
о реформе высшей и средней школы;
о подоходном налоге;
о земском самоуправлении в Прибалтийском, а также Северо– и Юго-Западном крае;
о реформе полиции…
Даже нам с вами, читатели, понятно, как значительна эта программа, много из нее мы хотели бы видеть воплощенным и в нашей жизни. Для России начала века она значила не меньше.
Впрочем, столыпинская декларация еще не означала перемен. Следовало начинать движение, не уповая на будущую Думу.
И к тому же разве кто-то мог гарантировать, что ее депутаты окажутся столь радикальными?
Ждать было некогда.
Столыпин воспользовался 87-й статьей Основных законов, которая предоставляла правительству право решать вопросы во время перерывов в работе Думы и в случае исключительных обстоятельств. Это практически означало, что он не надеется на российское общество. Он – одинок.
Это, конечно, трагедия индивидуалистического, европейского сознания, нашедшая в русской литературе отражение в различных вариациях «лишних людей». Трагедия тем не менее очень русская, неподсудная тогдашней литературе, ибо сплачивала два типа, русский дворянский и буржуазно-либеральный, в один, новый. Это явление осталось за чертой отечественной словесности.
Вообще русская литература не дала или не захотела дать ответ на вопрос: кто же создал «Новую Америку» на Юге России, великую крестьянскую Сибирь, первоклассные оружейные заводы, кадры инженеров, летчиков, земской интеллигенции?.. Откуда они взялись? Из «лишних»? Из «идиотизма» русской жизни?
Нам не ответить на эти вопросы без Столыпина. Столыпин – это не только личность, но имя целой эпохи нашей жизни, которая была надломлена страшным катаклизмом и которая может возродиться, если мы вернемся к здравому смыслу.
Как ни странно, речь о здравом смысле, всегда кажущаяся простой, обычно связана с крайним противостоянием сторон.
Проблема Столыпина – безжалостное подавление всяких беспорядков и проведение либеральных реформ – должна была натолкнуться на попытки склонить императора объявить военную диктатуру, и, предвидя это, он заявил, что скорее покинет пост, чем откажется от конституционного направления своей политики.
Напомним, что взрыв дачи на Аптекарском острове и заседание кабинета произошли в один день и разделены всего лишь несколькими часами. Значит, когда Столыпин говорил о невозможности вернуться к старому режиму, он знал, что назавтра его Наташе должны ампутировать ногу. Все сжалось в один день: ужас смерти и поразительное самообладание Реформатора.
Те дни, последовавшие до публикации правительственной декларации, решили судьбу Столыпина. Борьба правых против премьер-министра была ожесточенной, симпатии Николая склонялись на его сторону.
Военная диктатура или гражданское правительство? Николай же уступает Столыпину. Фигуры, равной ему, у него нет.
Но тут несколько министров, включая военного и морского, начинают атаку с другой стороны. Они требуют предоставить полиции право расправляться с террористами без суда и следствия. Как будто их можно понять. Зачем исподнять закон, если это тормозит воздействие? Зло должно быть мгновенно наказано.