Stop-кадр!
Шрифт:
Я густо-густо покраснел и был уже готов выбежать из комнаты, но тут Каролина повернулась ко мне и с улыбкой сказала: «По-моему, это очень даже мило», – и в ту самую минуту я в нее влюбился, а в маминой постели больше никогда не спал. Шесть лет спустя я снова встретил Каролину, а еще через два года мы поженились.
Бар уже начинал пустеть. Зажегся верхний свет, и уборщик подметал пол. Под конец рассказа Колин задремал и навалился на стол, положив голову на руку. Роберт взял со столика пустые винные бутылки и отнес их к стойке, где, по-видимому, дал какие-то указания. Подошел второй уборщик, чтобы высыпать в ведро
Когда Роберт вернулся, Мэри сказала:
– Вы почти ничего не рассказали о своей жене.
Он вложил ей в руку коробок спичек, на котором были напечатаны название и адрес бара.
– Я здесь почти каждый вечер.
Он сомкнул ее пальцы вокруг коробка и сжал. Проходя мимо стула, на котором сидел Колин, Роберт протянул руку и взъерошил ему волосы. Мэри посмотрела, как он уходит, посидела несколько минут, зевая, потом растолкала Калина и молча показала в сторону лестницы. Они ушли последними.
4
Один конец улицы скрывался в кромешной темноте; в другом направлении в рассеянном голубовато-сером свете виднелся ряд невысоких зданий – похожие на глыбы, высеченные из гранита, удаляясь, они делались все ниже и пропадали во тьме, там, где улица резко поворачивала в сторону. Далеко в вышине, краснея, рыхлое облако своим слабеющим перстом указывало за линию поворота. Свежий соленый ветер катал по ступеньке, где сидел Колин и Мэри, целлофановую обертку. Из-за плотно закрытого ставнями окна прямо над ними доносился приглушенный храп и резкий скрип кроватных пружин. Мэри приникла головой к плечу Колина, а он прислонился затылком к стене между двумя водосточными трубами. По улице, с той стороны, где было посветлее, к ним, гулко стуча когтями по истертому булыжнику, быстро приближалась собака. Дойдя до них, она не остановилась и даже не взглянула в их сторону, и когда собака уже растворилась в темноте, они еще слышали звук ее причудливой трусцы.
– Надо было карты взять, – сказал Колин. Мэри теснее прижалась к нему.
– Вряд ли это имеет значение, – прошептала она. – Мы же приехали отдыхать.
Час спустя их разбудили голоса и смех. Где-то раздавался высокий, однотонный звон колокольчика. Утренний свет уже сделался ровным, а ветерок – теплым и влажным, как дыхание зверя. Мимо Колина и Мэри толпой хлынули маленькие дети в ярко-синих блузах с черными воротничками и манжетами. У каждого была за спиной аккуратно перевязанная пачка книг. Колин встал и, держась обеими руками за голову, пошатываясь, вышел на середину узкой улочки, и толпа детей начала обтекать его. Одна девочка бросила ему в живот теннисный мячик и ловко поймала его на отскоке. Ребятня отметила этот успех радостным визгом. Потом звон колокольчика затих, а оставшиеся дети замолчали и умолкли, посерьезнев, бросились бежать со всех ног. Улица внезапно опустела, Мэри низко нагнулась и энергично зачесала обеими руками ногу. Колин, слегка покачиваясь, стоял посреди улицы и смотрел в сторону невысоких домов.
– Меня какая-то дрянь искусала! – крикнула ему Мэри.
Колин подошел, встал у нее за спиной и посмотрел, как она чешет ногу. Несколько маленьких красных пятнышек увеличивались до размера монеты и быстро окрашивались в малиновый цвет.
– Лучше не расчесывать, – сказал Колин.
Он взял ее за руку и потащил на середину улицы. Слышно было, как далеко позади дети голосами, искаженными акустикой помещения явно внушительных размеров, монотонно повторяют то ли религиозный догмат, то ли арифметическую таблицу.
Мэри
– О господи! – вскричала она, сама посмеиваясь над своими мучениями. – Я умру, если не буду расчесывать эти укусы. Да и пить так хочется!
С похмелья у Колина появились сдержанно-грубоватые, властные манеры, совершенно для него не характерные. Встав за спиной у Мэри и прижав ей руки к бокам, он показал в конец улицы.
– Если спустимся туда, – сказал он ей на ушко, – кажется, попадем к морю. Там наверняка открыто какое-нибудь кафе.
Мэри не сопротивлялась, когда Колин подтолкнул ее вперед.
– Ты не побрился.
– Не забывай, – сказал Колин, когда они, прибавляя шагу, стали спускаться под гору, – мы приехали отдыхать.
Море раскинулось сразу за поворотом улицы. Прибрежный участок земли, узкий и пустынный, с обеих сторон упирался в сплошной ряд поврежденных бурями домов. Из спокойной желтоватой воды беспорядочно, под разными углами, торчали высокие столбы, но ни катера, ни лодок не было пришвартовано к ним. Справа от Колина и Мэри изъеденная ржавчиной жестяная стрелка указывала дорогу – по набережной – к больнице. По той же улице, что и они, на берег вышел маленький мальчик, сопровождаемый с обеих сторон двумя женщинами с набитыми до отказа хозяйственными сумками. Все трое остановились возле указателя, и женщины, нагнувшись, принялись рыться в сумках с таким видом, словно искали нечто забытое. Когда они пошли дальше, малыш пискляво заныл, но его быстро уняли.
Колин с Мэри сели у края причала на деревянные ящики, провонявшие дохлой рыбой. Приятно было смотреть в морскую даль, оставив позади узкие улочки и переулки города. В поле зрения господствовал расположенный в полумиле от берега невысокий остров, обнесенный стеной и целиком отведенный под кладбище. На одной его оконечности находились часовня и маленькая каменная пристань. Перспективу нарушал голубоватый утренний туман, и издали поблескивающие склепы и надгробия казались сооружениями тесно застроенного города будущего. Солнце за низкой пеленой смога превратилось в диск грязно-серебряного цвета, маленький и резко очерченный.
Мэри снова прислонилась к плечу Колина.
– Сегодня тебе придется заботиться обо мне, – проговорила она, зевая.
Он погладил ее по затылку:
– Значит, вчера ты обо мне заботилась? Она кивнула и закрыла глаза. Потребность в заботе вошла у них в привычку, и они считали своим долгом поочередно присматривать друг за другом. Колин принялся убаюкивать Мэри в своих объятиях и несколько раз рассеянно поцеловал ее в ухо. Показавшийся из-за кладбищенского острова речной трамвай уже причаливал к каменной пристани. Даже с такого расстояния можно было разглядеть цветы в руках у крошечных фигурок в черном, спускавшихся по траву. Вдали, над водой, послышался тонкий пронзительный крик – то ли чайки, то ли ребенка, – и судно медленно отошло от острова.
Оно направлялось к больничному причалу, расположенному за изгибом береговой линии и недоступному взору с того места, где они сидели. Сама больница, однако, возвышалась над соседними зданиями – цитадель, выкрашенная уже наполовину облупившейся горчично-желтой матовой краской, с крутыми черепичными крышами бледно-красного цвета, подпирающими беспорядочное, неустойчивое нагромождение телевизионных антенн. В некоторых палатах были высокие зарешеченные окна, выходившие на балконы величиной с небольшие корабли, где стояли и сидели, вглядываясь в морскую даль, то ли пациенты, то ли сестры, одетые во все белое.