Стоп. Снято! Фотограф СССР
Шрифт:
— Зачем, Алик? Ты ни в чём не виноват…
— Опаздываем, Марина Викторовна, — подгоняет водитель.
Строго, как школьницу. Сразу понятно, что это не её служебный транспорт.
Молча открываю перед ней заднюю дверь, а когда блондинка садится, обхожу машину и размещаюсь рядом. Убеждать женщин дело нудное и бесполезное. Надо сразу ставить перед фактом. Тогда они, чудесным образом, успокаиваются.
Внутри Волга приятно удивляет. Сзади у неё в качестве сиденья полноценный диванчик, обтянутый мягкой бежевой кожей. Меня умиляют шторки на задних окнах.
У водителя мурлыкает радиоприёмник: "… ночь в июле длится только шесть часов…".
— Выспалась?
Держу себя с Мариной на равных. Один раз перейдя на этот уровень общения, сдавать назад уже нельзя. В глазах девушки — это фиаско.
— Это ты меня… — она заливается краской, понимая, как это звучит.
— Ты очень устала вчера, — отвечаю, — с кем не бывает.
— Зачем ты едешь? — принимается за своё.
— Говорят, в Белоколодицке, в обкомовской столовке бутерброды с чёрной икрой подают, — отвечаю, — не прощу себя, если не попробую.
— Дурак, — улыбается, наконец, редакторша, — нет там такого.
— А со шпротами?
— В буфете есть, — няша показывает хорошее знание обкомовских обычаев.
— Угощу тебя, — говорю гордо.
— Лучше тогда эклерами, — смеётся Подосинкина.
Неловкость между нами пропадает, и редакторша отвлекается от мрачных мыслей.
Автомобиль, между тем едет не в сторону фабрики, через которую идёт шоссе на Белоколодецк, а по Заречью.
Вспоминаю детскую легенду про "Чёрную Волгу", которая похищает на улицах советских граждан, чтобы потом их никто никогда не увидел. Бред, конечно. И Подосинкина не волнуется. Хотя она блондинка, ей можно быть легкомысленной.
Волга проскакивает частный сектор, гудками прогоняя с проезжей части кур, коров и детей и выкатывается на поле. Водитель глушит мотор. Приехали.
А я ещё шутил про удалённость нашего района. Перед нами стоит самолёт. Самый настоящий биплан АН-2. "Кукурузник", в парадной белой раскраске и с красными крыльями.
Подосинкина торопливо и неловко шагает, проваливаясь в грунт острыми каблуками, а я с восторгом гляжу на это изящное транспортное решение. Был уверен, что следующие пять часов я проведу на заднем сиденьи Волги. А потом ещё пять — обратно.
У самолёта курит хмурый мужик в светлом импортном костюме. Седоусый механик бросает в его сторону неодобрительные взгляды, но сделать замечание не решается. Походу, большой начальник. Подосинкина тоже вытягивается, чуть ли не по стойке смирно. Она не ожидала такой компании.
— Задерживаетесь, Марина Викторовна, — ворчит он, — а это кто?
На мне останавливается внимательный взгляд. Мужику точно нет сорока, но лоб его прорезают две глубокие морщины, а на плечи давит невидимый груз. Тебе бы, дружище на Бали, или в Тай на пару неделек. Сразу лет десять скинешь.
Волевое лицо, упрямый подбородок. Невольно прикидываю его на плакат "Решения десятой пятилетки в жизнь". ХарАктерный персонаж.
— Сергей Владмирович… это Альберт… он....
— Альберт Ветров, — представляюсь мужчине, — выпускник Берёзовской средней школы. Это я сделал фото, из за которого у Марины Викторовны возникли проблемы.
— Так это ты "вредитель"? — мужик усмехается.
— Я сделал фото, — не ведусь на провокацию, — что потом случилось с камерой, не знаю. Но очень хочу узнать.
— Иди домой, Альберт Ветров, — серый костюм с наслаждением делает последнюю тягу почти до фильтра и швыряет окурок, — без тебя разберёмся.
— Я паспорт получил, — не отступаю, — и такой же гражданин Советского Союза, как вы или Марина Викторовна. И за свои действия могу отвечать сам.
Мужик глядит на меня с интересом, словно до этого не замечал.
— Сергей Владимирович, — вспоминаю имя, — стыдно мужчине, да ещё и комсомольцу, за женскую спину прятаться. Тем более, что я в своих действиях уверен. Когда я вернул камеру, она была исправна.
— Уверен, говоришь? — в лице мужчины мелькает что-то мальчишеское. — Ты на "кукурузнике" летал?
На АН-2 я летал один раз ещё в "прошлой жизни". В Белоколодицке отмечали День города, и я напросился в самолёт, вместе с парашютистами. Захотел сделать несколько снимков с высоты "птичьего полёта". Молод был, горяч.
Полётов я не боялся. До этого момента. Когда мы набрали высоту, в борту самолёта вдруг открылась дверь, и весёлые дядьки, которые перед этим травили байки, сидя рядом со мной, начали выпрыгивать в неё "на полном ходу".
Я испытал последствия странного "стадного эффекта", который заставляет леммингов бросаться со скалы в море, а лососей, пробиваться через плотины.
Изо всех сил я вцепился в лавку руками, чтобы не сигануть вслед за парашютистами. "Дыра" в самолёте пугала и манила до ужаса. Когда небольшой салон опустел, я подобрался к проёму и аккуратно сделал несколько снимков. А потом понял, что теперь сам должен закрыть эту чёртову дверь! Специально обученного человека для этой задачи на борт не взяли, рассчитывая на меня.
Я летал после этого десятки раз, но этот полёт точно останется самым ярким воспоминанием о небе.
Мотаю головой, но что-то из моих эмоций отражается на лице, так что "серый костюм" снова ухмыляется.
Внутри пассажирский вариант "кукурузника" похож на обычную маршрутку. Двенадцать сидений, по три в четыре ряда. Мужик усаживается на одиночное место у окна, Подосинкина сразу за ним. Ничего не остаётся, как сесть следом, хотя место рядом с няшей устроило меня бы больше.
Поболтать в полёте не удаётся. Про шумоизоляцию здесь не слышали. В остальном АН-2 летит стабильно и скучно, как трамвай. От нечего делать утыкаюсь в иллюминатор. Снизу плывёт лоскутное одеяло полей. На жёлтом лоскуте что-то цветёт, на зелёном — колосится. Ползают деловитыми жуками тракторы с красными и синими кабинами.