Стопроцентные чары
Шрифт:
— И поэтому нужно было портить мой паспорт? — Аркаша быстро-быстро моргала, и на секунду Ольге даже показалось, что племянница собирается зарыдать. Но это несусветная чушь. Скорее небо будет плеваться огненным градом, чем нежеланная подопечная позволит себе плакать при тете.
Теньковской было годика четыре, когда, забрав малышку из детского садика, Захарова, создавая шпильками в лужах волны, привела ту в парк и усадила на грязную скамейку. Придвинув лицо вплотную к нежному детскому личику и оставляя ресницами на лбу ребенка черные полоски от потекшей туши, Ольга
— Вот так я буду смеяться всякий раз, как ты посмеешь заплакать при мне, — предупредила женщина, отодвигаясь от девочки. По щекам Аркаши бежали слезы испуга, а глаза готовы были вот-вот вылезти из орбит, но это все: ни капли истерики. В тот момент Захарова была безумно довольна. Следовало поскорее вытряхнуть эту соплячку из мира под названием «детство», потому что сюсюкать и завывать колыбельные в намерения Ольги не входило в ближайшие лет сто. А остальное — всего лишь долг. Долг перед близким родственником. Сестрой. Но если долг не зарыть в землю, как какой-нибудь «секретик», прикрытый стекляшкой, то выбор способа его исполнения Ольга целиком оставляла за собой. — Хныкалки под запретом. И никаких привязанностей. Ты обуза, и я не люблю тебя. Буду повторять это до тех пор, пока понимание раковой опухолью не засядет в твоей глупой головенке. Усекла, соплячка?..
Ольга сдержала обещание. О своей нелюбви она напоминала маленькой подопечной изо дня в день, в то же время с удивлением замечая, что племянница, вопреки недоброму отношению, лишь сильнее привязывалась к ней, хотя и избегая в открытую проявлять чувства.
«Я даже слегка завидую твоему упорству, Теньковская».
Аркаша подняла голову, и Ольга совсем не удивилась, не найдя в глубине карих глаз и намека на слезы.
«Чудная выдержка, соплячка. Действительно, зависть гложет меня. Лизка, своей просьбой ты подвергла меня серьезному испытанию. Надеюсь, сейчас ты, кувыркаясь с муженьком в райских облачках, жалеешь о своем поступке. Я вот уже тысячу раз пожалела».
— По... че... му?.. — с расстановкой произнесла Аркаша.
— По просьбе твоей матери. — Ольга лениво потрясла паспортом перед собственным лицом. Снова никакого эффекта.
— Моей мамы? — Девушка недоуменно нахмурилась. — Ты же сказала, что она погибла. Вместе с отцом.
— Ага. Правда, банальность? Словно начало какой-то слюнявой истории про слишком удачливую золушку. Ну, знаешь, родители погибли, когда она была младенчиком, а сиротка, промучившись оное количество лет, вдруг поймала удачу за чешуйчатый хвост. Заинтересовала какого-то миллиардера с волевым подбородком, густой шевелюрой и большим... э-э-э... обаянием. И оп-ля, она уже счастливая невеста, а там уже конец сказочки и начало серьезной прессы про отдых на жарких островах и выгодные вложения в недвижимость.
— Смерть — это не банальность. — Аркаша навалилась на распахнутую дверь, сверля тетю пронизывающим взглядом. — Это печаль.
— Что-то я не вижу грусти на твоем лице.
— Сложно скорбеть о тех, кого ни разу в жизни не видела.
— Практичная? — усмехнулась Ольга.
— Предусмотрительная, — поправила девушка. — Дозирую чувства. И, кстати, сказка со счастливым концом, плавно переходящая в пестрящие сенсацией заголовки газет, весьма смахивает на твою голубую мечту, тетя Оля. О принце с его белым четырехколесным с лошадками под капотом.
— Да, не хотелось бы, чтобы моя счастливая история стала твоей. — Ольга нервно взъерошила рукой волосы. — Жадность, пардон, не позволяет делиться.
— Не претендую на принцев.
— Еще бы, с твоим-то рыльцем. Короче, то, что ты наблюдаешь сейчас, лишь попытка избавления. Избавления ни в чем не повинной меня от кары, столь мило преподнесенной мне твоей взбалмошной мамочкой. Правильно хлопаешь глазенками. От тебя, соплячка.
— А антракт у этого спектакля планируется? — Вздернула руку вверх Аркаша. — Пироженки там полопать, кофе накачаться. Чую, без подпитки смысл всей феерии не разгадаю.
— Тебе все хиханьки, Теньковская. Как, впрочем, и Елизавете. Свободолюбивая была, энергичная, вот и прожила недолго. Связалась с каким-то циркачом, кстати, отцом твоим, и так и сгинула в неизвестность. Письма лишь писала.
— Ты говорила, они погибли, исполняя какой-то сложный трюк. Значит, Елизавета тоже стала работать в цирке?
— Неужто интерес проснулся? Честно признаться, в тех моих словах истины — дырка от бублика. А так — черт его знает.
— Э? — Аркаша оттолкнулась от двери и замерла перед тетей, напряженно сжимая кулаки. — Ты солгала мне?
— Отчасти. — Ольга равнодушно пожала плечами и мельком глянула на изрисованные страницы паспорта. Ничего. Может, ошиблась в начертаниях? — Знаю, что отец твой был фокусником, по крайней мере, Лизка все время писала о невообразимо чудесных вещах, которые он умел делать. Чуть ли не волшебником его выставляла. Думаю, на парях с ним покуривала какую-нибудь травку, раз мерещилось всякое. Ну, а насчет смерти во время трюка я предположила. А как еще можно откинуть копытца в цирке?
— Без понятия.
— Вот и я о том же. И, что странно, никто тогда особо не дергался по этому поводу, словно и не существовало ее никогда. Лизки-то. Вот тебе и волшебство. Ну а я что? Моя хата с краю. Лизка сама виновата.
— Как будто и не о своей сестре рассуждаешь. — Аркаша поджала губы.
— И что с того? Возьмем тебя. Ты о родичах и не вспоминала ни разу и уж тем более не рвалась что-либо узнать о них. Где же пресловутая любовь, а, Теньковская?
— Видимо, заразилась твоей бесчувственностью.
— Обе хороши.
— Так Елизавета хотела, чтобы ты избавилась от меня? — Аркаша вернулась к изначальной теме.
— Не совсем так. — Заметив, что племянница отвлеченными разговорами весьма успешно понижает уровень ее бдительности и бочком-бочком медленно движется к распахнутой двери, Ольга прислонилась к дверному косяку и вытянула одну ногу, создав на пути девушки препятствие. — В своем письме она называет это «необходимым злом». Во благо тебе.
Аркаша остановилась.
— Письмо?