Stories, или Истории, которые мы можем рассказать
Шрифт:
Его голос отражался эхом в пустом университетском зале — с каждым месяцем залы, где выступал Билли, становились все меньше, — а остальные смеялись и хлопали в ладоши.
— Пригвозжу ее чертову задницу к ковру!
В тот вечер шоу получилось отличное — длинноволосые студенты накачивались элем, Билли втыкал в вену воображаемую иглу, и целая студенческая братия в один голос подпевала «Ширнемся вместе».
После концерта они отправились в гостиничный бар. Участники группы, менеджер, Терри, Мисти и несколько местных — кого-то всегда принимали в компанию, за наркотики,
Терри больше не удавалось заговорить с Мисти. Непосредственно во время гастрольного тура все было иначе. Каждый был занят своей работой. И к тому времени, как он мысленно сдался, смирился с тем, что она не для него, наркотики закончились, бармен начал мешать «отвертку» с апельсиновым ликером, а Мисти болтала в углу с ковбоем из Лос-Анджелеса.
Терри не суждено было узнать, что происходило в баре после того, как он пошел спать. Да ему и не хотелось знать. Но в районе полуночи Мисти постучалась к нему в дверь — бесстрашная, но ищущая убежища, — и это стало началом всего.
Та их первая ночь стала лучшей ночью в жизни, по крайней мере для него. Ему никогда не забыть картины, которую он увидел, когда проснулся незадолго до рассвета, — Мисти сидела на диване в носочках и курила черную сигарету, «Собрание». Тогда они снова занялись любовью, продолжив серию хеттрик, — ее носочки в сочетании с «Собранием» просто сводили его с ума.
А затем, в мягких лучах рассвета, когда Терри снова открыл глаза, она стояла над ним обнаженная, уже без носочков. А в руках у нее были розовые наручники из норки.
— Ты сдаешься?
Терри уставился на нее сквозь слипшиеся веки.
— Не знаю. А как же подсказка?
Они начали с этого.
Чтобы добраться до дома и залечь в нору, ему нужно было двигаться на север, дождаться ночного автобуса. Но сегодня Терри был просто не готов увидеть свою крохотную квартирку и бугорчатый матрас. Только не сегодня, когда по его венам бродили «спиды», а Мисти исследовала свою сексуальность в чьем-то гостиничном номере.
Я верил. Верил в нее, верил в него. Слушал его пластинки, когда никто их не покупал, когда никому не было до них дела, — любил Дэга Вуда еще до того, как он стал знаменит. Терри продолжал верить даже тогда, когда Боб Харрис с издевкой заметил: «Не рок, а пародия». Терри верил, а его предали.
И в нее тоже верил. Больше всего на свете верил в нее. Видел в ней нечто, что не шло ни в какое сравнение со всеми остальными женщинами на свете, что заставляло забыть об остальных. Идиот!
Спотыкаясь, он брел по холодным ночным улицам, подняв воротник пиджака. И только тогда, когда по правую руку от него появилась Лондонская стена, Терри понял, куда идет.
Оставив позади огромные белые здания и статуи всадников, он шел прямо к Сити-роуд. Внезапно стала почти осязаемой нищета, витающая среди блоков муниципальных квартир, полуразвалившихся коробок, — плода воображения какого-то туповатого архитектора десяти- или пятнадцатилетней давности.
Мрак разбивало колоссальное строение. Оно возвышалось посреди Сити-роуд, пронзая темноту огнями, наполняя
Почему он вернулся сюда? К месту, которое так стремился покинуть навсегда? Наверное, это было как-то связано с тем фактом, что жизнь оказалась гораздо сложнее, чем он представлял себе в самом начале.
Постоянная девушка надоедала, а сумасшедшая заставляла страдать. В обществе одной ты чувствовал себя заключенным, в обществе другой — ничтожеством. Одна из них мечтала выйти за тебя замуж, иметь от тебя детей и посадить под замок навсегда. А другая мечтала потрахаться с незнакомцем.
Он хотел вернуть прежнюю жизнь. Со всей ее простотой и скромными утехами. Девушку, которая любила его и была рядом. Даже если ценой, которую пришлось бы заплатить за это, стали бы узы брака.
Терри думал, что новая жизнь освободит его, но каждый новый день диктовал новые правила. Не напрягай! Не будь таким мачо! Не бери в голову!
Терри подошел к фонарю, спящему в гигантской тени завода, и изо всех сил ударил по нему кулаком. Затем запрыгал на месте как ужаленный, скрипя зубами от боли.
Пора заканчивать с этим.
9
Это был клуб совсем иного типа.
— Только члены, — заявил охранник.
Он был одним из дуболомных кокни старого образца. Расплывшиеся наколки военно-морского флота торчали из-под коротких рукавов его немнущейся нейлоновой рубашки, а то, что осталось от волос, было зачесано назад.
В нем определенно что-то есть от Генри Купера, подумал Рэй. Но этого он не мог представить улыбающимся с рекламных плакатов вместе с Кевином Киганом. Этот был анти-Генри. Он выглядел так, словно одним взглядом мог оторвать вам голову.
Рэй заглянул через плечо охранника и увидел барную стойку из бамбука. В облаке сигаретного дыма, шумя и смеясь во весь голос, передвигались люди — мужчины в костюмах, женщины в джинсах клеш. Где-то в отдалении пел Мэтт Монро.
— Я как-то приходил сюда с Пэдди Клэром, — попробовал объяснить Рэй. — Ну, с Пэдди, который ведет колонку о попсе в «Дейли диспэтч».
Охранник был явно раздражен.
— Слушай, сынок, мне фиолетово, с кем ты сюда приходил. Хоть с самой принцессой Маргарет, мать ее, и всей шайкой ее проклятых корги. Вход только членам. Усек?
Рэй кивнул, но ему не хотелось уходить. Он взволнованно пощупал запястье. Черт, у него же не было часов. Вплоть до сегодняшнего вечера он в них не нуждался, просто не видел в них смысла. Для Рэя часы были чем-то, что принадлежало к миру его отца — наравне с галстуками, начищенными ботинками и речами Уинстона Черчилля. Часы подразумевали график. Занятость. Работу. А что ему было об этом известно? «Газета» не была работой в полном смысле слова. Рэй представил своего отца, ежедневно сверяющего часы с крохотным транзистором, из которого доносился бой Биг-Бена. Но сейчас Рэй остро нуждался в часах. Сколько оставалось времени до того, как Джон сядет на самолет и улетит в Токио? Сколько времени было у него в запасе?