Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах
Шрифт:
Среди тех, кто когда-либо состоял в адвокатском сословии, непременно следовало бы упомянуть присяжного поверенного Виктора Павловича Гаевского – председателя Общества для пособий для нужд литераторов и ученых, директора Русского музыкального общества, возглавлявшего комиссию похорон Тургенева. И присяжного поверенного Михаила Филипповича Волькенштейна, издателя журнала «Новое слово», друга Чехова и Шаляпина. Или Александра Александровича Ольхина, автора песенного варианта «Дубинушки», и Николая Николаевича Вентцеля, блестящего литератора, публициста и драматурга, а также многих и многих других.
И уж никак нельзя было бы оставить без внимания такую заметную и значительную фигуру в истории русской культуры, как Дмитрий Александрович Ровинский, один из главных разработчиков судебной
Карабчевский опять перевел взгляд на книжную полку:
– Павел Николаевич, вы ведь, разумеется, слышали, что знаменитый Леонид Андреев тоже некогда был у нас помощником присяжного поверенного?
– Да, я знаю… – кивнул Переверзев, но в этот момент деревенскую избу, в которой они находились, тряхнуло два раза подряд – да так сильно, что за перегородкой упала и расколотилась какая-то посуда. – Не обращайте внимания, Николай Платонович. Там денщик, он сейчас все уберет.
– Отчего ж так германец хозяйничает? – стараясь выглядеть по возможности невозмутимым, спросил Карабчевский. – И почему же не отвечают им наши артиллеристы?
– Сегодня наши отвечать не станут, – покачал головой Переверзев и улыбнулся. – Надо же хоть пристыдить неприятеля нашим Рождеством… Вообще же они обстреливают по ночам, главным образом дороги, ведущие с тыла к позициям, так как знают, что по ночам подвозят и снаряды, и всякое нужное добро. Но такая стрельба большой беды натворить не может: будет убитых или раненых пять-шесть за неделю – либо людей, либо лошадей, а то и тех и других.
Павел Николаевич с видимым удовольствием закурил папиросу:
– Тут привыкаешь к подобного рода спорту. При отступлениях, бывало, мы за собой уже говор немецкий слышали, а ничего, нагруженные ранеными, ехали себе да ехали…
На удалении, где-то в лесу, разорвался еще один артиллерийский снаряд, и в наступившей вслед за этим тишине стало слышно вдруг изумительно чистое пение неподражаемого Леонида Собинова, исполнявшего свою знаменитую арию. Это гости из Петрограда, молодежь Передового Санитарного отряда, офицеры и сестры милосердия, которые устраивали нынче прощальную вечеринку в соседней избе, все-таки завели граммофон и решили опробовать новые записи.
– Потрясающий голос.
– Да уж, в этом таланте ему не откажешь, – кивнул Карабчевский.
Сам-то он прекрасно помнил звезду императорской оперной сцены еще по судебным делам – тогда выпускник юридического факультета, помощник присяжного поверенного Собинов подавал определенные надежды. Но в какой-то момент ему все-таки пришлось делать выбор между ремеслом адвоката и пением, причем выбор этот был, как оказалось, удачным и правильным.
Хотя некоторым присяжным поверенным вполне удавалось совмещать профессиональное увлечение музыкой и работу. К их числу, например, несомненно, относился Дмитрий Васильевич Стасов – первый председатель совета присяжных поверенных окружной Санкт-Петербургской судебной палаты. Широко известно, что Стасов выступал защитником в ряде крупнейших политических процессов над боевиками и членами Народной воли. При этом, однако, Дмитрий Васильевич считался очень заметной фигурой и в русской музыкальной жизни середины девятнадцатого века. Он дружил с такими выдающимися композиторами, как Даргомыжский, Балакирев, Мусоргский, Глинка, Кюи, был одним из руководителей Концертного общества и даже вошел в число директоров Русского музыкального общества. На этом посту Дмитрий Васильевич последовательно и принципиально добивался включения в репертуар сочинений молодых композиторов так называемой «Новой русской музыкальной школы», много внимания уделял популяризации почти не известных тогда в Петербурге произведений Шумана и Глинки. Более того, в качестве практикующего юриста Дмитрий Васильевич Стасов с успехом защищал интересы композиторов в их отношениях с издателями, способствовал пересмотру и уточнению закона об авторских правах музыкантов. Например, именно он выступал адвокатом Петра Ильича Чайковского и его издателя Юргенсона в процессе против директора придворной певческой капеллы и московского обер-полицмейстера. Суть конфликта между сторонами заключалась в том, что придворный и полицейский сановники конфисковали изданную Юргенсоном «Литургию Иоанна Златоуста» Чайковского, ссылаясь при этом на частные постановления Синода 1816 и 1846 годов – однако Дмитрий Васильевич выиграл оба дела. Считается даже, что именно эти и другие «музыкальные» процессы присяжного поверенного Стасова послужили решающим поводом к принятию в 1882 году закона об авторском праве музыкантов и композиторов с продлением авторских прав на пятьдесят лет и с совершенно иными нормами авторского вознаграждения.
В 1909 году были опубликованы интереснейшие «Музыкальные воспоминания» Дмитрия Васильевича. Что же касается живописи, то достаточно вспомнить хотя бы, что председателем комитета Петербургского собрания художников был не кто иной, как присяжный поверенный Зубарев.
…Неподалеку, за линией наших окопов, опять громыхнуло. Игла граммофона, по-видимому, соскочила с пластинки – и голос оперного певца оборвался, не дотянув до самой верхней ноты.
Вкусно пахло копченой, нарезанной тонкими ломтиками ветчиной, балыком и другими деликатесами, которые привез с собой на фронт из Петербурга председатель Совета присяжных поверенных Николай Платонович Карабчевский.
До падения монархии в России оставалось не больше двух месяцев.
До прихода к власти партии большевиков во главе с бывшим помощником присяжного поверенного Владимиром Ульяновым – меньше года…
Глава первая. 1926 год
Главный недостаток капитализма – неравное распределение благ, главное преимущество социализма – равное распределение лишений.
Город на Неве уже не в первый раз был вынужден приучать себя к новому имени. Он не слишком охотно, однако достаточно быстро успел отказаться от прежних столичных замашек – и по его пустым набережным больше не проносились тяжелые черные автомобили с народными комиссарами, а самые главные политические события в жизни Советской России происходили теперь уже вовсе не здесь, а в далекой Москве…
Зато на окраинах Ленинграда и в центре опять появились портные. Хорошие портные.
И довольно приличные рестораны – почти такие же, как при царском режиме.
После провозглашения большевиками «новой экономической политики» их опять стало несметное множество – и не только каких-нибудь по-настоящему новых, со странными и причудливыми названиями в духе времени, но и таких легендарных, с прекрасной историей и репутацией, как знаменитый «Донон», возродившийся в прежних своих помещениях на реке Мойке, возле Певческого моста.
В конце века минувшего ресторан «Донон» славился еженедельными литературными и артистическими собраниями «для мужчин» – например, как-то осенью именно на одном из таких обедов знаменитый писатель Амфитеатров высказал идею издания «Пушкинского сборника» к 100-летию поэта. Немногим ранее здесь проводились традиционные трапезы «передвижников» – членов Товарищества передвижных художественных выставок, на которых присутствовали такие знаменитости, как Немирович-Данченко, Стасов, Менделеев, Григорович. Нравилось в этих стенах собираться на «соловьевские обеды» и петербургским любителям философии – каждый раз читался кем-нибудь доклад, потом обсуждался, и, по воспоминаниям участников, беседа затягивалась за полночь. В «Дононе» регулярно отмечались годовщины крестьянской реформы Александра II, собирались на свои годовщины выпускники Училища правоведения и лицеисты. В начале века «у Донона» проводили свои тайные ритуалы даже петербургские масоны, не любившие привлекать к своей деятельности слишком много внимания. А накануне революционных событий довольно часто посещали этот ресторан французский посланник Палеолог, представители знати, сам Григорий Распутин, художники Добужинский и Бенуа, поэт Александр Блок, писатель Мережковский…