Сторож сестре моей. Книга 1
Шрифт:
Глаза Милоша наполнились слезами. Как он сможет снова хотя бы раз посмотреть в подлое, лживое лицо Людмилы? Как он сможет продолжать работать на монстра, укравшего у него жену, пользуясь своей властью и своим богатством? Теперь он понимал, что Тауэрс всегда был чудовищем. Удовлетворив свою безудержную похоть и сделав его жене ребенка, он послал ее на аборт, чтобы избавиться от ответственности с тою же легкостью, с какой он мог, как хорошо знал Милош, избавиться от всех и вся, что ему надоело или вызвало его неудовольствие.
«Покончили со всем разом». Милошу довольно часто приходилось слышать, как Тауэрс говорил это мистеру Норрису или другим служащим фирмы, когда они возвращались вместе в машине, со злорадством поздравляя друг друга с успешным завершением какого-нибудь грязного дельца.
Однако на этот раз Его Всесильное Высочество полковник Тауэрс не сможет так легко отделаться после всего, что натворил. Он должен заплатить. Аборт — это убийство, преступление. Если Тауэрс не возместит ущерба, Милош обратится в полицию, а Людмила отправится в тюрьму, где ей и место. Однажды он все объяснит ее родителям и маленькой сестренке Наташе. Он также позаботится, чтобы газеты узнали настоящее имя человека, погубившего ее.
На следующее утро, к семи часам, Людмила еще не вернулась; к тому времени Милош обнаружил, что от его мужества не осталось и следа, он весь дрожал как в лихорадке. Попытавшись побриться, он сильно порезал подбородок.
И, шагая по двум небольшим комнатам, он понял, что существует только один человек, к которому он может обратиться: миссис Тауэрс. Ее тоже предали. Уж она-то знает, что делать. Известно ли ей уже о случившемся? Неужели хозяин свалил его безжизненное тело, как кучу тряпья, в комнатах прислуги, а затем спустился на четырнадцатый этаж, чтобы объявить о своем возвращении из Швейцарии в тот день, когда его сначала и ждали? Признался ли он своей многострадальной жене в ужасной измене с ее личной горничной? Милош сомневался в этом. Он всегда знал, насколько умен его босс; теперь он осознавал, что именно его макиавеллиевский ум увлек и Людмилу на стезю обмана. Она предала женщину, которая была так добра к ней. Миссис Тауэрс никогда не простит ее.
Гнусность происшедшего в который раз потрясла Милоша, и он, едва передвигая ноги, словно старик, направился к аптечке, где хранил бутылку бренди для экстренных случаев. Прикончив второй бокал, он немного собрался с духом и вновь обрел способность рассуждать логически. Очевидно, что полковник Тауэрс никоим образом не желает расторжения своего брака, вряд ли он даже задумывался о возможности совместной жизни, не говоря уж о браке, с прислугой; поэтому, невзирая на страсть, которую, как заметил Милош, он проявлял посреди унылой улочки в Хобокене, весьма похоже, что сейчас он понял, что хотел бы покончить с любовной интрижкой так быстро и тихо, насколько это возможно.
Людмилу уволят, а он, Милош, вероятно, сумеет уйти из «Тауэрс фармасетикалз» с выходным пособием, которое он употребит на покупку маленького гаража где-нибудь в другом месте. Медленно, точно человек, впервые вставший с постели после тяжелой болезни, Милош начал одеваться, готовясь к встрече, которая, как он предполагал, решительным Образом повлияет на всю его дальнейшую жизнь.
Никогда прежде Хани не чувствовала себя такой несчастной. И угнетенное состояние начало сказываться на ней. Даже ее сестра в Филадельфии прошлась насчет маленьких морщинок вокруг глаз и рта. Хани хотела откровенно поговорить с сестрой, но была слишком горда.
Как она могла признаться собственной сестре, что больше не знает, как угодить мужу? Что происходит нечто, чего она не понимает? Что бы она ни сказала и ни сделала, все всегда оказывается плохо, и он хватается за любой предлог, чтобы отослать ее подальше. «Почему бы тебе не провести пару месяцев в Париже со Сьюзен?» «Почему бы тебе не навестить Чарльза в Лондоне?» Поедет ли он туда, чтобы провести «пару месяцев» вместе с ней? Конечно нет. Он будет прилетать и улетать при первой возможности, и не предвидится никаких радостных встреч после разлуки. Такого не происходило уже длительное время.
Лежа в своей огромной кровати с пологом, прикрепленным к четырем столбикам, она слушала шум дождя за окном. Вчера целый день шел дождь, но ее это не волновало. Бенедикт продлил свое пребывание в Женеве, а она не стала строить никаких планов, поскольку у Людмилы был выходной. Почти весь день Хани провела в постели.
Сегодня — другое дело. Она должна как-то преодолеть свою депрессию. Она приглашена на дневной спектакль «Участник свадебной церемонии», а затем и на коктейль к Дороти Килгаллен. Возможно, до ленча она попросит Людмилу сделать ей косметический массаж лица.
Когда она потянулась, чтобы достать ежедневник, куда записывала назначенные встречи, лежавший в ящике тумбочки подле кровати, кто-то зажег в спальне верхний свет. Она в ужасе закричала, а потом бессильно рухнула на подушки, увидев Бенедикта, который торопливо подошел к постели и присел на краешек.
— Боже мой, ты напугал меня до полусмерти. Ну, зачем ты это сделал? Боже мой, что случилось? Ты насквозь промок. Почему ты не в Женеве? Мэри Би сказала, что до завтра ты не вернешься. В чем дело? Не смотри так на меня. Ты меня пугаешь. Который час?
— Около семи, половина восьмого… Не знаю.
Бенедикт производил впечатление человека, сраженного горем: таким она его никогда еще не видела, даже в тот день, когда он узнал о смерти своего отца.
— Что такое? — Хани поднесла руку ко рту. — Нет… нет… Сьюзен… Чарльз… О, Бенедикт! — Она заплакала.
— Нет, нет и нет. Ничего подобного.
Муж тяжело поднялся на ноги и подошел к окну, не раздергивая плотных занавесок, он просто стоял там, понурившись, пытаясь совладать с собой. Хани подбежала к нему и обвила его руками.
— Бенедикт, расскажи мне. Что бы ни случилось, я здесь, я с тобой…
Он повернулся и посмотрел на нее сверху вниз, плотно сжав губы.
— Я не стою тебя, Хани. Я так ужасно оскорбил тебя.
В течение многих недель она боялась услышать, что у Бенедикта роман с другой женщиной. Каждый раз, когда какая-нибудь подруга звонила ей или Хани встречалась с приятельницей за ленчем, она ждала, что узнает имя, историю, сплетню, которую ей передадут исключительно «ради ее блага». Разве сама она время от времени не поступала подобным образом со своими подругами? Она никогда не рассчитывала на признание мужа.