Стоунхендж
Шрифт:
Он нашёл Орэнну в храме Каталло. Она была одета в странное платье из оленьей кожи с многочисленными крохотными разрезами, в которые она воткнула перья сойки, и её одеяние при дуновениях лёгкого ветра переливалось голубым и белым цветом.
— Люди ожидают, что жрица должна особенной, — сказала она, объясняя своё одеяние, а Сабан подумал о том, как она прекрасна. Её бледная кожа до сих пор была ничем не испорчена, её взгляд был уверенным и ласковым, а остриженные волосы вновь отросли, и теперь обрамляли её лицо как мягкая золотистая шапочка. Она выглядела счастливой, даже светящейся, и рассмеялась над опасениями Сабана, что
— Они будут очень стараться, чтобы храм получился, — пообещала Орэнна.
— Будут стараться? — Сабан удивился.
— Когда храм будет закончен, они вновь обретут свободу. Я пообещала им это.
— Ты пообещала им свободу? — спросил Сабан. — А что говорит Камабан?
— Камабан подчинится Слаолу, — сказала Орэнна. Она вела Сабана через селение, и хотя она утверждала, что люди Каталло с радостью верят ей, Сабану они казались угрюмыми и затаившими зло. Их вождь мёртв, их колдунья исчезла, а они живут под страхом копий воинов Рэтэррина, и Сабан опасался, что они попытаются сжечь длинные брёвна. Так же он опасался за жизнь Орэнны и двоих его детей, но Орэнна посмеялась над его страхами. Она объяснила, почему отказалась от защиты воинов Рэтэррина и теперь ходит без охраны в покорённом селении.
— Они любят меня, — просто сказала она и рассказала Сабану, как она боролась против осквернения храма. Хэрэгг хотел повалить все камни и отправить их в Рэтэррин, но Орэнна убедила Камабана не трогать их.
— Наша задача обольстить Лаханну, а не оскорблять её, — сказала она, и таким образом храм остался на месте, а люди Каталло нашли в этом некоторое утешение.
Они, несомненно, находили ещё большее утешение в самой Орэнне. Она провозгласила себя жрицей Лаханны, и хотя по велению Хэрэгга не позволяла приносить в жертву живые существа, она позаботилась выучить все ритуалы племени. Каждую ночь она пела для луны и на каждом рассвете трижды оплакивала постепенно исчезающую Лаханну. Она советовалась со жрецами Каталло, распределяла еду так, что никто не голодал, и самое главное, зарекомендовала себя такой же способной целительницей, как Санна или Дирэввин. На самом деле, она считалась даже лучше, чем Дирэввин, потому что любила всех детей, и когда женщины приводили к ней своих дочерей и сыновей, Орэнна облегчала их страдания добротой и терпением, которые никогда не выказывала Дирэввин. Дюжина маленьких детей теперь жили в хижине Орэнны, все они были сиротами, которых она кормила, одевала и обучала, а её хижина стала местом собраний женщин Каталло.
— Мне нравится здесь, — сказала Орэнна, когда они с Сабаном вернулись обратно к святилищу. — Я счастлива здесь.
— И я буду счастлив с тобой, — радостно сказал Сабан.
— Со мной? — Орэнна выглядела встревоженной.
Сабан улыбнулся. Он не видел свою жену с середины зимы и соскучился по ней.
— Очень скоро мы начнём перевозку камней. Сначала небольшие, потом самые крупные, и я буду проводить здесь много времени.
Орэнна нахмурилась.
— Не здесь, — сказала она, — не в моей хижине.
Ватага детей под предводительством Леира выбежала из хижины. Сабан подхватил своего сына, закружил его и стал подбрасывать в воздух, но Орэнна, когда ноги мальчика оказались на земле, мягко оттолкнула его в сторону и взяла Сабана за руку.
— Мы не можем быть вместе так, как это было раньше. Это неправильно.
—
Орэнна сделала несколько шагов, храня молчание. Дети следовали за ними, их маленькие лица с тревогой следили за взрослыми.
— Ты и я стали служителями храма, который ты строишь, — сказала Орэнна, — а храм — это свадебное святилище Лаханны.
— Какое это имеет отношение к тебе и ко мне?
— Лаханна будет противиться браку, — объяснила Орэнна. — Она пыталась соперничать со Слаолом, а теперь мы будем навсегда передавать её в его власть, и она будет сопротивляться этому. Моя задача убедить её. Для этого я была послана сюда, — она замолчала, нахмурившись. — До тебя доходили слухи, что Дирэввин всё ещё жива?
— Я слышал об этом, — буркнул Сабан.
— Она будет подстрекать Лаханну сопротивляться нам, поэтому я должна сопротивляться Дирэввин, — она безмятежно улыбнулась, словно это объяснение должно было успокоить Сабана.
Он вгляделся в затенённый ров, в котором густо цвели розовые и коричневые орхидеи. Дети столпились вокруг Орэнны. Она отламывала кусочки медовых сот и раздавала их в их нетерпеливые ручонки. Сабан обернулся к ней и как всегда поразился её ослепительной пугающей красоте.
— Я могу жить здесь, — сказал он, указывая на старую хижину Санны. — Лучше жить здесь, чем в Рэтэррине, по крайней мере, пока мы перемещаем камни.
— О, Сабан! — она с упрёком улыбнулась. — Ты не понимаешь ничего из того, что я тебе сказала? Я обрезала свои волосы! Я отказалась от прошлой жизни! Теперь я посвящена Лаханне и только Лаханне. Ни Слаолу, ни тебе, ни кому-либо другому, кроме Лаханны! Когда храм будет построен, мы снова будем вместе, потому что в этот знаменательный день Лаханну с помощью лести и уговоров заставят отказаться от своего одиночества. Но до тех пор я должна делить с ней это одиночество.
— Мы муж и жена! — сердито запротестовал Сабан.
— И мы снова будем мужем и женой, — спокойно сказала Орэнна, — но сейчас я жрица Лаханны, и это моё жертвоприношение.
— Камабан приказал тебе это? — с горечью спросил Сабан.
— Я увидела это во сне, — твёрдо сказала Орэнна. — Лаханна приходит ко мне. Она, конечно, сопротивляется, но я терпелива с ней. Я вижу её женщиной, одетой в длинное ослепительно сверкающее платье! Она так прекрасна, Сабан! Такая прекрасная и страдающая. Я вижу её на небе и зову её, и иногда она слышит меня. А когда мы приведём Слаола в храм, она придёт к нам. Я уверена в этом, — она улыбнулась, ожидая, что Сабан разделит её счастье. — Но до этого дня, — продолжила она, — мы должны быть спокойными, послушными и добродетельными, — она повернулась к детям. — Какими мы должны быть?
— Спокойными, послушными и добродетельными, — хором отозвались они.
Она снова повернулась к Сабану.
— Я не могу помешать тебе приходить в мою хижину, — тихо сказала она, — но если ты сделаешь это, то спугнёшь Лаханну, и храм станет бесполезным и бессмысленным.
По возвращении в Рэтэррин Сабан направился к Хэрэггу и рассказал главному жрецу о том, что говорила Орэнна. Хэрэгг выслушал, подумал некоторое время, затем пожал плечами.
— Это жертва, которую ты приносишь, — сказал он, — и мы все заплатим цену за храм. Твоего брата мучают видения, мне пришлось снова стать жрецом, а ты на некоторое время потеряешь Орэнну. Ничто хорошее не даётся легко.