Стоунхендж

Никитин Юрий Александрович

— Что-то знакомое? — спросил Олег вполголоса.

— Подай-ка мне копье, — ответил Томас.

Олег поморщился.

— Опять задержка... Забыл, что сегодня истекает последний день? Давай я его сшибу одной стрелой. Ну, двумя.

Яра услышала, подъехали ближе.

— Какой день?..

Томас сказал торопливо:

— Это поединок рыцарей. Мы будем драться на копьях, если те сломаются...

— Сломаются, — заверил калика, — У таких ребят, как ты, всегда ломаются. И в первый раз, и во второй, и в третий... Так что сразу берись за меч.

Томас угрюмо наклонил голову.

— Я думаю, он тоже схватится за меч.

— Кто

это?

Сзади застучали копыта. Подъехали люди Огрина во главе с сэром Эдвином. Лица были угрюмые, глаза зло и потерянно сверкали из-под насупленных бровей. Сэр Эдвин был бледен, под глазами темные круги. Он сразу постарел, сгорбился.

— Сэр Мангольд Сокрушающий, — проговорил он потрясенно. — Откуда он узнал, что ты уже здесь? Его меч на две ладони длиннее самого длинного меча в Британии. Его щит, как дверь, он в одиночку ломает ворота замка, пока на него бросают со стен камни и бревна!

Яра смотрела с недоумением.

— Если он так силен, почему остался с детьми и стариками в Британии? Он мог бы завоевать славу в походах, где ты завоевал славу!

Сэр Эдвин сказал хрипло:

— А Мангольд тем временем прибрал к рукам их земли. И не только... гм... земли.

Яра смотрела непонимающе, как отважный Томас потемнел лицом, плечи опустились. Видно было как из шатра выскочил довольно высокий человек, но согнутый, суетящийся, заспешил к коням, что-то прокричал оруженосцу, тот глазел на приближающийся всадников, снова метнулся к шатру, от торопливости запутавшись в широком пологе.

— Марзельд, — проговорил Томас медленно.

В голосе рыцаря звучало такое отвращение, словно он проглотил толстую жирную жабу. А сэр Эдвин с гадливостью поморщился:

— Понятно, что эта... эта мерзость здесь.

— А где ему быть еще? — сказал Томас язвительно. — Мерзавец. Такой редкостный, что вон даже всезнающий сэр калика с ним не сталкивался.

— Не сталкивался, — признался Олег. — Что он натворил?.. Сжег сиротский приют? Устроил в пресвятой церкви коровник?.. Нарушил верность королю?

Рыцари угрюмо и неприязненно молчали. А Томас покосился на Яру, сказал нехотя:

— Заметил, что он одноглазый?

— Еще бы не заметить. Глаз вытек, всю рожу перекособенило... Страшная харя, но внешность — это для баб. Мы с любой хороши.

Яра посмотрела на него холодно, а Томасу сказала мягко:

— Расскажи. Я чувствую, что здесь замешана женщина.

Томас удивленно покосился на ее разрумянившееся лицо:

— Ну, как сказать... Вряд ли так, как думаешь. Просто у предыдущего короля была красивая и очень добрая жена.. Да что там добрая, она была справедливая! Звали ее Годива. Не однажды упрекала мужа, что тот обложил простой люд непомерными налогами. Тот посмеивался, но однажды, когда прямо на пиру бросила такой упрек, он заявил со смехом, что на словах она добрая, но на самом деле пальцем не шелохнет, чтобы что-то сделать для простого люда. И тогда Годива поклялась при всей знати, что готова сделать все, чтобы народу жилось легче. Король увидел, что многим рыцарям горячая речь его жены понравилась. Он нахмурился, объявил громко, что освободит все земли на три года от налогов, если его дерзкая жена в ближайший воскресный день проедет на коне через весь город... голая!

Яра ахнула, глаза распахнулись во всю ширь. Калика выглядел заинтересованным.

— Ну-ну. Проехала?

— Не дал слово — крепись, — сказал Томас, — а дал слово.. Ведь Годива была не просто женщиной, им можно

быть лживыми, она была королевой.

Яра чуть нахмурилась, но смолчала. Олег скептически хмыкнул, он не замечал разницу между королевами и простолюдинками. Томас продолжил с подъемом:

— Королева объявила народу, что в воскресенье ровно в полдень она проедет обнаженной через весь город, и тогда король освободит всех на три года от налогов. И если они в самом деле ее любят, то знают как поступить. И вот, когда настал этот день, весь город опустел, словно прошла чума, холера, а оставшихся увели гунны. Всюду закрывались окна, захлопывались плотные дубовые ставни. И когда настал полдень, на красивом вороном коне выехала королева. Ее волосы были распущены и ниспадали до пояса, но не могли скрыть ее блистающего снежной белизной тела. Она ехала, гордо выпрямившись, ее маленькая ручка твердо держала поводья. По пустым улицам проехала через город до городских ворот, повернула коня и так же шагом проехала обратно к замку.

Он умолк, все молчали, даже Олег сочувствующе посапывал. На глазах Яры блеснули слезы.

— Добрая и прекрасная королева, — прошептала она. — И никто-никто не оскорбил, подглядывая?

Томас зло усмехнулся:

— Разве я не сказал? Один решил обхитрить всех. Провертел дырочку в ставне — крохотную! — а когда королева поехала по его улице, прильнул одним глазом. Мы узнали на другой день, он явился ко двору с навеки перекошенной рожей и вытекшим глазом. А слуги рассказали про дыру в ставне. Вот так некогда красивый и могучий рыцарь был с позором изгнан из рыцарского братства. Его, одноглазого урода, не приняли купцы, отказались от него ремесленники, даже простолюдины погнушались, ибо из них никто... Да что простолюдины! Ворье и разбойники в тот день в город не являлись, чтобы не встретить всадницу... Но, как я вижу, этот гнуснейший из мерзавцев нашел себе родственную душу!

Они видели как оруженосец по взмаху руки черного рыцаря подал ему копье. Черный гигант потряс оружием над головой, рука была со ствол дерева, в железе.

— Сэр Томас! Ты прошел долгую дорогу, чтобы найти гибель от моего копья!

— Сэр Мангольд, — ответил Томас сдержанно, — я не думаю, что найду гибель от твоего копья.

Он заставил коня попятиться. Несколько мгновений они смотрели в упор друг на друга. Тишина стояла такая, что даже кузнечики умолкли, ждали исхода поединка.

Ринулись одновременно. Яра была потрясена скоростью, с какой понеслись друг другу навстречу тяжелые рыцарские кони. Всадники выставили копья, со скоростью выпущенных стрел сблизились. Удар был такой силы, будто сшиблись две стальные скалы.

Коней отбросило назад, они упали на крупы, едва-едва не опрокинулись. В воздух взлетели десятки обломков, на которые разлетелись копья рыцарей.

Яра присела, зажимая ладонями уши. Лицо ее исказилось: звон стоял такой, словно тысяча кузнецов одновременно грянули молотами о наковальни.

Когда пыль развеялась, кони уже поднялись, дрожа, всадники смотрели друг на друга в упор через узкие прорези забрал. Синие глаза Томаса метнули пламя, но в прорези шлема Мангольда было черно, и пламя погасло, как одинокий огонек в ночи.

Громовой голос Мангольда прогремел, как львиный рык:

— Копье!

От шатра с готовностью помчался оруженосец. Копье нес на плече, сгибаясь от тяжести. Томас вспомнил слова калики.

— Эй, сэр Мангольд! Давай сократим турнир!

Мангольд взревел яростно: