Стой, мгновенье! (Военные рассказы)
Шрифт:
Грянул ливень.
Сквозь эту стену ливня два километра шел
Мирошин, пока не встретил Карпова, Федощенко, Кулара и сани с Ольгой.
Сани остановились перед разлившейся после ливня рекой. Всегда каменистая, достигавшая двухсот метров ширины, сейчас она стала еще шире.
— Понесем на руках! — решил капитан. И они с трудом вынули больную из саней. Сами насквозь промокшие, уставшие, они несли через речку носилки. Ливень утяжелил шубу, вода проникла и под плащ, набрякло пальто Ольги. Но она ни о чем не просила, не жаловалась. Носилки захлестнуло, залило, их наклоняли, чтобы вода стекала.
Впереди шел Кулар и Мирошин, сзади капитан и фельдшер. Плечами касаясь друг друга, они двигались вперед томительно долго, не глядя под ноги, а только в ее лицо, словно эти закрытые глаза могли увидеть и подсказать им, как идти; как двигаться.
Вода била по щиколоткам, добралась до края голенищ, залила и колени, подобралась к поясу.
Тогда носилки положили на плечи и осторожно, тяжко, молча двинулись дальше в десяти шагах от океана, в который их сталкивала река.
Наконец, вышли на другой берег, положили в сани и добрались до обогревателя.
— Товарищ майор!
— Слушаю, Василь Васильевич, слушаю, дорогой!- неожиданно для себя сочувственно и тепло перебил Карпова майор. — Знаю, что ливень был, но может, еще продвинетесь. Лошадь твою отдали уже врачу… А?
Капитан вышел из обогревателя. Чутьем любящего он постигал всю меру опасности, висящей над женой. Он отдал бы свою жизнь за то, чтобы этот переход закончился скорее. Он ненавидел себя за то, что сил нет и у него, что каждый шаг дается с трудом…
Его суровое, молчаливое сострадание было едва ли не больше ее страдания, и он уже терял власть над собой. И тут он увидел, что Мирошин и Кулар присели, медленно достают курево.
Капитана словно что-то швырнуло к ним, он камнем долетел до них:
— Встать, вперед! Ехать!
— Дайте хоть маленько передохнуть! — попросил выдохшийся Мирошин.
— Встать, кому говорю! Встать, вперед!
— Вася!
– прошептала она. И столько властного бессилия прозвучало в ее голосе, что капитан точно очнулся.
— Простите меня, отдохните. — И сам ушел подальше, словно стараясь спрятаться от своего гнева и позора.
Он пошел вперед.
Темнота надвигалась.
Через несколько минут капитан услышал шаги. Оглянулся — никого, посмотрел вперед- никого. Почудилось? Но группа догоняла его.
Навстречу, ведя коня в поводу, шел шофер, а в седле сидела Софья Андреевна.
Капитан обрадовался, помог ей сойти с коня. Софья Андреевна приблизилась к саням, взяла руку Ольги, послушала пульс. Лицо Софьи Андреевны выдало тревогу, но стоило Оле открыть глаза, как Софья Андреевна, вложив в это движение все силы, улыбнулась ей так, словно Оля лежала в больнице, а доктор делал обход.
— Вы совсем молодчина! — И эта святая ложь несколько укрепила больную. А Софья Андреевна уже сделала ей укол, сделала укол и себе, и все двинулись дальше.
К девяти часам вечера после семичасового пути добрались до дамбы. Длина ее восемьсот метров. Она разрушена штормами и цунами, трудно пройти и одному по ней днем. А тут темно, на метр ничего не разберешь вокруг.
— Капитан Ефимов! Это Заржевский. Врубите прожектор, чтобы вплотную к дамбе.
— Слушаюсь, товарищ майор!
— Мыс? Мыс? Это майор Заржевский. Врубите встречный прожектор, ближе к дамбе.
…У дамбы привязали лошадей, подняли на носилках больную.
Кулар и Мирошин впереди, капитан, фельдшер, шофер сзади.
Софья Андреевна еле-еле двигалась позади.
Прошли пять шагов, сделали шестой шаг. Опустили носилки. Сил не было, тьма. Каждый шаг выворачивал ноги.
Голубая рука прожектора легла на океан. Навстречу ей крест-накрест легла другая серебряно-голубая рука. Но ни одним пальцем не задевали они дамбу. Они светили вдали. Но они светили!
— Не могу больше нести! — глядя в темноту, неестественно твердо признался капитан.
Мирошин достал мокрый конверт с письмом, вскрыл его в темноте и сунул под рубашку, к телу. Кулар тоже спрятал свое мокрое письмо. Фельдшер смочил в спирте вату, нацепил ее на ветку, зажег и передал этот самодельный факел капитану.
— Сюда, сюда, ногу поднимайте, а слева два камня! — скудно освещая громоздящиеся камни, предупреждал идущий впереди капитан,
Еще пять метров и — опустили носилки.
— Ай! Камень, камень давит!
— Понесли!-приказал капитан. — Сюда, сюда, там обрыв! Осторожней!
– И он сорвался вниз, но, падая, бросил только что сделанный новый факел под ноги идущим, чтобы они увидели еще тридцать сантиметров дороги.
Он ободрал в кровь голову, плечо и подвернул ногу, но никто этого не видел. Капитан выбрался наверх, на семиметровую высоту, на каменную кромку дамбы, вдоль которой несли его жену.
— Дай спирт! Еще! И ваты.
— Кончился, товарищ капитан! И ваты нет!
— Нате! — протянул Мирошин письмо от своей девушки, и, когда пламя пробежало по страницам, он попытался разобрать хоть строчку… БУДУ ЖДАТЬ… Но пламя выхватило и эти два слова. «Будет или не будет? Вроде с маленькой буквы написано… С маленькой буквы вроде это «будет» написано. Ох, падаем»! Падая, Мирошин ударился о камни, но носилки опустил на себя.
Так шли, каждый сантиметр нащупывая ногой, падая.
Капитан быстро разделся, снял свою рубаху:
— Подожги, Федощенко!
Отполыхала и рубаха.