Стоящие свыше. Часть II. Усомнившиеся в абсолюте
Шрифт:
Они будут наблюдать и днем, и ночью – чтобы не пропустить мига, когда ты на самом деле станешь этой тварью.
И ты ею станешь.
Ты в бессилии и ярости разбежишься и бросишься на решетку: разорвать, задушить, перегрызть горло. За то, что они живы, а ты – уже нет. За то, что тебя вышвырнули из живых – из людей – раньше времени. Вычеркнули.
А ведь ты сделал это для них. Ты задыхался от запаха густой змеиной крови, тебя били молнии, оставив обугленные раны на ладонях, тебя прижимал к земле высокий щит, а ноги захлестывал тяжелый гибкий хвост. Ты был отважен, неутомим, силен – и ты победил.
И маленькие треугольные головы (такие же, как ты срубил в бою) пройдут между прутьев, и молнии (такие же, как те, что заставляли вскипать кровь в твоих жилах) ударят в стену напротив, и хвост кнутом стегнет по земле, поднимая пыль…
– Зимич, темнеет, – Борча легонько потряс его за плечо.
– Да.
– Или заплатим за свечи, или вернемся сюда завтра…
Зимич поднял голову: в библиотеке они остались вдвоем.
– Послушай, ты тоже считаешь, что я отрезанный ломоть?
– Ни в коем случае! И дело не в этическом аспекте этого вопроса, хотя и он представляется мне немаловажным.
– Только не говори, что ты не веришь в мое превращение…
– Я считаю, думающий человек, если и превращается в змея, сохраняет контроль над его телом. Я допускаю наличие некоей субстанции, которая существует независимо от человеческого тела, вне его пределов. Возможно, то, что храмовники именуют «душой», и есть та самая субстанция. Отказываясь от человеческого в себе, люди, превратившиеся в змеев, отторгали и эту субстанцию, так же как отторгает ее мертвое тело. В результате по прошествии времени эта субстанция покидала их, теряла контроль над новой сущностью хищника. Но люди, о которых идет речь, были неспособны удержать эту субстанцию, не стремились осмыслить своего положения, сохранить контроль разума над страстями. Ты не похож на них.
– Загнул… А попроще?
– Ты не перестанешь быть собой, даже если превратишься в змея. А значит, я не могу изменить отношение к тебе, поскольку оно базируется на свойствах твоей личности.
– А не пообедать ли нам, Борча? – вздохнул Зимич. – Только в какой-нибудь приличной харчевне, а то кулебяки успели мне надоесть.
Белоснежные куски стерляди тонули в крепком прозрачном бульоне цвета хорошего чая, горячая уха обжигала рот заморскими пряностями, на зубах хрустели колечки лука…
– Если желтые лучи, которых боятся колдуны, и есть свет храмовых солнечных камней, это объясняет, почему колдунам заказан вход в храмы. – Борча неловко дул на ложку с ухой. – Но это поясняет лишь, почему колдуны должны не любить храмовников, однако не проливает свет на то, почему храмовники столь истово борются с колдунами.
Харчевня «Сова и Сом», стоявшая в недрах университетских дворов и двориков, собрала гораздо больше посетителей, нежели любимая студентами пивная. Зимич никогда здесь не бывал: харчевня открылась недавно, цены в ней кусались. Зато жарко горели два очага, столы накрывались скатертями, блюда отличались изысканностью, а хозяин – предупредительностью.
– Я думаю, все просто: чтобы колдуны не могли обвинить их в поклонении злым духам, – ответил Зимич. В библиотеке он продрог и теперь старался придвинуться поближе к огню.
– Да, эта гипотеза вполне правдоподобна. Но мне кажется, за этим кроется
Зимич раздумывал над слишком умными словами Борчи и решил, что Борча несколько усложняет проблему. Но его размышления неожиданно прервали.
– Молодые люди, если вы позволите присесть к вам за стол, мы с удовольствием присоединимся к вашей беседе. – Возле них остановился давешний профессор-ритор и с ним – преподаватель логики, лекции которого Зимич тоже когда-то посещал.
– Да, конечно… – пробормотал Борча, убирая плащ с соседнего стула и устраивая его у себя на коленях.
– Благодарю. – Ритор сел рядом с Зимичем, а логик – напротив. – Итак, вы закончили на рассуждениях о силе, которую несут нам колдуны, не правда ли?
И вдруг Зимича словно что-то ударило изнутри. Давно надо было догадаться, но после слов Борчи о том, что свет храмовых солнечных камней препятствует входу колдунов в храмы, смерть старого колдуна и вовсе перестала быть загадочной… «Я волшебник, я умею творить чудеса»… Кто еще мог зажечь смертоносные желтые лучи в избушке старого колдуна, как не «умелец» творить чудеса?.. Но зачем?
– Да, именно так, – ответил Борча.
– А я думаю, дело не в силе, а во власти. Не той власти, которой обладает Государь, а власти гораздо более… совершенной: власти над умами. Тот, кто владеет умами людей, – истинный властитель мира.
Зимич счел эту мысль более здравой и похожей на правду. Может быть, потому, что она была понятней запутанных умопостроений Борчи?
– Понятие «чистой власти», как и всякий абсолют, – это абстракция, – ответил Борча, теребя и комкая свой плащ, который теперь мешал ему нагибаться к тарелке. – Власть сама по себе редко требуется людям. Как правило, за ней стоят и какие-то другие выгоды. Впрочем, этим вопросом я интересовался лишь косвенно и не смогу стать вам достойным оппонентом.
– Но ведь истории известны примеры, когда не власть служила средством для достижения богатства, а наоборот, богатство приносилось в жертву власти, – парировал логик. – Нет, власть – истинная власть – для многих сладка сама по себе.
– Да, и я должен извиниться, – перебил его ритор, обращаясь к Зимичу. – За то, что не поверил вашим словам, принял вас за безумца… Когда в пивной вы говорили о том, что чудотворы существуют. Я искал вас два дня и наконец нашел. Мой товарищ назвал меня дураком, услышав мой саркастический рассказ, и он был прав!
– Я бы с удовольствием выслушал вашу историю, во всех подробностях, – кивнул логик и продолжил вполголоса, перегнувшись через стол: – И не только я. Окажите нам любезность, посетите наше собрание – туда приходят лучшие люди университета…