Стоящий у Солнца
Шрифт:
— Невралгия, да еще и застарелая, — сказала она. — Спать нужно только на досках, а у вас тут перина...
Ее ворчание отчего-то было приятным, успокаивало боль и наполняло утро предощущением счастья.
— Сегодня в обед я вас распну на «голгофе», так и быть...
— А дядя Коля?
— У дяди Коли будет перерыв... Полежите так, я мазь принесу!
Ольга принесла какую-то мазь в широкогорлом флаконе, намазала ее на свои ладони и стала медленно и бережно втирать в кожу на позвоночнике. И настроение у нее стало мягче, и голос нежнее...
— Это вытяжка из грязей Мацесты, — пояснила она. —
— Ценю, — пробормотал он, прикрывая глаза и слушая ее руки.
— Откуда же вы Авегу знаете, Александр Алексеевич? — неожиданно спросила Ольга.
— Мой пациент был, в клинике, — сдержанно объяснил он.
— В какой клинике?
— По моему профилю...
— Тогда ясно, — не сразу проронила она. — Теперь вставайте! Позавтракаем, и мне пора к пациенту.
— Да, пора! — Он сел, пошевелил шеей, руками — боль отступила, но ослабла подвижность позвонков. — Мне сегодня надо в Ныроб съездить...
— В Ныроб? — удивилась Ольга. — А как же «голгофа»?
— Я до обеда обернусь! — заверил он. — И делайте со мной что хотите.
— Нет уж, пока Петр Григорьевич не приедет — не уезжайте, — то ли попросила, то ли потребовала она. — Я боюсь остаться одна!
— А со мной — не боитесь? — засмеялся Русинов.
— Лучше уж с вами, чем одной...
— Но вчера вечером напугались!
— Я не напугалась! — с иронией заявила Ольга. — Показалось, что вы... какой-то странный человек. Вы себе на уме, вам трудно доверять. И не знаешь, что ожидать. Признайтесь, вы ведь скрытный человек?
— Вы правы, Ольга, — серьезно сказал Русинов. — Жизнь заставляет. Но и вы тоже... скажем, не очень открытая и простая.
— Я глупая как пробка! — возразила она. — А язык мой — враг...
— О чем это вы?
— Одевайтесь! — приказала Ольга и вышла из палатки. На столе он увидел заботливо приготовленный завтрак, причем не по-деревенски, как было у Петра Григорьевича, а все — сыр, масло и обжаренная колбаса с яйцами — в отдельных тарелках, с ножами и вилками.
— А дядя Коля? — спросил Русинов.
— Дядя Коля уже завтракает! — объяснила она. — Говорит, сегодня уснул часа на два.
— Поздравляю!.. У него отложение солей?
— Да, и сопутствующие...
— У Авеги тоже было отложение солей, — между прочим заметил он.
Ольга положила вилку и, глядя Русинову в глаза, неожиданно предложила:
— Давайте так, Александр Алексеевич: вы о нем не спрашивали, а я вам ничего не говорила.
— Почему? — изумился он.
— Долго объяснять... У отца были неприятности... И вообще, забудьте об этом человеке, — она еще не умела хитрить и скрывать своих чувств, хотя очень старалась. — Есть такое поверье: кто думает об Авеге, тот обязательно пострадает... Ну, тоже будут неприятности... Договорились?
Она действительно вчера проговорилась и теперь хотела исправить свою оплошность. Он расценил это по-своему — скорее всего, отцом ей было запрещено говорить об Авеге.
— По рукам! — Он подал ей ладонь. — Пусть это будет нашей тайной!
— Намек ясен! — улыбнулась она. — Только я вас совсем не знаю. Вы для меня — тьма...
— Ну уж — тьма! — нарочито возмутился он. — Можно сказать, пуд соли съели!
Ольга лукаво сощурилась — не зря ей такое имя дали!
— Вы что?
— Вы меня насквозь видите, — признался Русинов. — И на три метра под землю... Хотел вас обмануть! Втереться в доверие, обольстить, пообещать золотые горы, а потом — исчезнуть.
— Папа вас из-под земли достанет!
— Только папа меня и удерживает, — вздохнул он и спохватился: — Оль, я вам не надоел еще со своими переводами?
— Вот это как раз мне интересно!
— Как «роман» переводится, знаете?
— С какого?
— Опять с русского!
— Конечно, не знаю!
Русинов тут же оседлал любимого конька:
— В древности это слово звучало «рамана». «Ра» — это солнце, «мана» звать, манить, притягивать. Буквально получается — «манящая, как солнце»! Красиво, правда? Или «солнцем манящая»!
Когда Ольга ушла, Русинов выключил в машине все приборы, включенные ночью, и достал с верхнего багажника лом: «удочка» была тяжеловатая, но серьезная.
Он готов был, как тот шофер лесовоза, кричать в этот день — горы сверну!
А валуны на дне раскопа лежали мертво, и гравий, спрессованный и заизвесткованный тысячелетиями — по «подошве» морены стекали осадковые воды, напоминал бетон. Лом звенел и дребезжал в руках, излечивая невралгию. Часа за три он с трудом расшевелил верхние камни и скатил их в реку. Под ними оказались валуны еще тяжелее, но ниже их лом уже не встречал преград и не скрежетал, тупо и беззвучно ударяясь о твердую землю. Щели между валунами медленно заполнялись мутной водой...
Русинов выкорчевал из вязкого, серого суглинка плоский камень, отвалил его в сторону и сделал лопатой русло для водооттока: берега реки были сухими, ключи питали ее, струясь под мореной. Второй валун взялся легче, и когда дно раскопа освободилось, он убрал верхний слой перемешанной с гравием земли и еще глубже прорыл канаву. Морена кончилась. Это слово переводилось точно и просто — мертвая земля...
Но и та, доледниковая земля, на которой жили арии и по которой бродили мамонты, тоже казалась мертвой. Закрытая от света и солнца, она ослепла; под тяжестью камня, под чужой солоноватой плотью разрушалась ее плодоносная благодать; и теперь она была серая, невзрачная и безжизненная, как пустыня. Земля обратилась в прах, и то, что накапливала в себе многими тысячелетиями, тоже превратилось в вязкий, белесый суглинок. Присутствие на ней любой формы жизни — растений, животных, человека, всякий их след — перегной, кость, разбитый сосуд — все смешалось, растворилось, ушло в небытие.
Все-таки он решил продолжать раскопки, двигаясь вдоль берегового откоса на восток, где моренные отложения достигали всего двух метров. Он зачистил восточную стенку обнажения — доледниковая поверхность земли была почти ровной и не имела уклона в сторону реки: по-видимому, ее современное русло образовалось во время таяния ледника. Поэтому, кроме раскопок, следовало тщательно обследовать речку вниз по течению — камни со следами человеческих рук могли быть разнесены на многие десятки километров. Русинов начал вскрывать намеченный участок и вдруг услышал над головой голос пчеловода: