Стоять, бояться!
Шрифт:
Поэтому, ерзая от неловкости, сидела между Ильей и Кирой неким штырем-разрядником и пила предложенный горячий чай.
– Нам негде переночевать, - утыкаясь лицом в тарелку и лихо работая ложкой, как бы между прочим произнес Илья.
– Пустишь?
– продолжая есть, поинтересовался исподлобья.
– Разложу мамин диван в гостиной, - тихо сказала Кира и кивнула.
– А можно мне на полу постелить?!
– поднимая руку, словно школьница, пропищала Землероева. Еще не хватало одну постель с этим дебильным мажором делить!
– Зачем?
– глядя
– В кладовке есть раскладушка.
– Вот и отлично, - покончив с борщом, проговорил Зубов. Отодвинул пустую тарелку.
– Я могу воспользоваться твоим домашним телефоном и компьютером?
– Конечно, - подхватилась к тарелке Кира.
– Он в...
– Я помню, - вставая, оборвал Зубов и вышел из кухни.
Кира, глядя ему вслед, замерла с тарелкой на весу. Евдокия все еще не знала, что ей делать и как себя вести с этой нелюбопытной странной женщиной. Ерзала на табурете и хотела в принципе немногого на крошечный остаток жуткого вечера: раздобыть иголку, нитку и пару любых пуговиц для кофточки, хоть как-то починить застежку на куртке и рухнуть спать. В идеале - под толстым одеялом, предварительно приняв горячий душ.
– У вас что-то случилось?
– продолжая глядеть в сторону коридора, где скрылся Илья, негромко спросила Кира.
– Что-то плохое?
– Ну... это слабо сказано, - горько усмехнулась Дуся. Кошмар сегодняшнего дня выражение «что-то плохое» передавало хиленько. На троечку.
– Почему вам... Илье негде переночевать?
– Обращая лицо к гостье, хозяйка приподняла обалденно красивые собольи брови.
– У него...
– Он сам вам все расскажет. Если захочет.
– Хорошо, - понуро согласилась Кира.
– Еще чаю?
– Мне бы в душ...
– Я дам вам полотенце...
Брюнетка так и не спросила, кем приходится Зубову Землероева в разодранной кофточке, почему они пришли вместе, почему именно к ней... Вела себя так, словно Дуся наложила табу на любые расспросы.
Илья сидел на диване в полутемной гостиной и тискал в руке разобранный на части мобильный телефон. Звонить никому не хотелось. Из кухни он вышел только потому, что сил не хватило смотреть на беременную Киру. Все вопросы, рвущиеся с языка, он задавал только себе.
«Ну что, остолоп, - язвил устало, - пришел к чужой жене с последним приветом? Полюбовался? Убедился? Все вопросы снял, а легче стало?..»
Чего приперся?! Проехал бы снова мимо, сейчас бы уже говорил с кем-нибудь из настоящих друзей.
Идиот! Не мог хотя бы до гостиницы доехать!
В том, что он остался у Киры, Зубов находил нечто мазохистское. Как будто на крепость себя проверял. Если бы не постоянные внутренние упреки в трусости, Илья ушел бы сразу, как только беременная Кира открыла дверь. Просто поздоровался, поздравил и пошагал на улицу. Пусть чужая жена ломает голову над тем, зачем он появился снова.
Но он не смог. Еще раз смалодушничать. Сбежать. Окончательно превратиться в трусливого придурка, в человека, не доводящего до конца ни одного решения.
Он плохо притворился безразличным и позволил себе сбежать только из кухни. Компьютер стоял в комнате Киры, но заставить себя войти туда Илья уже не смог, поскольку спальню Киры помнил наизусть. Эта комната ему снилась: светлая мебель с завитушками, туалетный столик, где уже не будет его фотографии, большая плюшевая панда на фоне сиреневых штор, уютный овальный коврик под компьютерным столом, что так приятно грел и щекотал босые ноги...
Ничего этого уже не будет!
Диван-кровать, наверняка, застеленная другим бельем - подаренным на свадьбу, на шее панды болтается галстук болотно-защитного цвета, за дверью на вешалке висит мужской халат или даже пижама...
В гостиную вошла Кира, включила верхний свет и молча поставила на журнальный столик возле Зубова включенный ноутбук.
Илья едва не спросил с насмешливостью: «Ба, молодожены новой техникой обзавелись?!», но ума хватило не язвить. (Ехидство - последние оружие побежденных и малодушных.) Поблагодарил кивком и достал из кармана карту памяти фотоаппарата.
Спал Зубов отвратительно. До самого рассвета ворочался на узком неразобранном диване и страшно завидовал Дусе: помытая воришка засопела, едва коснулась головой подушки.
Проснулся, разумеется, позже назначенного времени и очень удивился, не обнаружив в комнате ни раскладушки, ни воришки.
«Сбежала!
– Негодование разбудило окончательно.
– По-тихому собрала постель и даже не попрощалась!»
Илья отбросил одеяло, подскочил к двери в коридор, но открывать ее не понадобилось: откуда-то, наверное из кухни, доносились тихие женские голоса.
Зубов выдохнул. Оделся. И разыскав в кармане записку с номерами телефонов, позвонил сыщику Паршину с домашнего телефона Киры.
* * *
Назвать себя идейным борцом за справедливость Паршин никогда б не смог.
Не потому, что это не передавало сути, а из скромности и нелюбви ко всяческому пафосу. Олег считал себя обычным нормальным мужиком. Работягой-пахарем, немного правдолюбцем и, уж конечно, реалистом.
Когда два года назад подполковник Свиткин сказал ему: «Олег, надо, чтобы страсти улеглись. Уйди по собственному, а через пару лет я тебя обратно в отдел возьму». Паршин поверил шефу, ушел и уже третий год, скрепя сердце, занимался подглядыванием в замочную скважину.
Всю последнюю ночь он «водил» по кабакам одну богатую дуру. Дождался, пока тетка наконец-то выберет подвыпившего молокососа, затащит того в автомобиль на парковке, и ловко сделал с десяток снимков.
Заказчик-рогоносец останется доволен.
Будь все они неладны.
Олег переправил фотографии по электронной почте заказчику и, не дожидаясь подтверждения и получения оплаты на банковскую карту, рухнул на кровать, не сняв носков.
Голова гудела от застрявшей в ушах кислотной музыки, сквозь плотно стиснутые ресницы пробралась фигура лихо отплясывающей тетки, тошнотворный привкус от работы не пропадал даже на грани сна.