Стоять насмерть!
Шрифт:
– Где ваш цех?
– Следующий.
Мы прошли по кафельному полу второго цеха, посреди которого стоял даже в темноте сверкающий никелем агрегат, напоминающий огромный самогонный аппарат.
– Никогда бы не поверил, – бормотал Гурьев, – что окажусь здесь ночью и без охраны. Когда привыкаешь к одной и той же обстановке, то небольшое изменение в ней представляется почти невероятным. Признаться, мне все еще совершенно не ясно, каким образом вы думаете выйти отсюда, а затем и за пределы лагеря.
– Признаюсь, и мне пока это не ясно.
Без
– Вот входная дверь, – махнул он в сторону непрозрачного окна, выложенного из стеклянных изоляторных кирпичей. – А это мое рабочее место.
Он сел на крутящийся стульчик, опустил руки на оцинкованный стол, над которым нависал металлический конус, напоминающий лейку. Неожиданно цех наполнился матовым призрачным светом, и я успел отчетливо увидеть все предметы, находящиеся здесь. Затем так же быстро стало темнеть, и все снова погрузилось во мрак.
– Луч прожектора прошелся по окнам, – догадался Гурьев, переведя дух после короткого шока. – А я уже, грешным делом, подумал…
– Вы можете показать, куда уносили порошок после контроля? – перебил я его.
– Конечно, могу. – Гурьев поднялся и медленно пошел в темный угол, куда не попадал даже скудный свет из непрозрачных окон. – Отсюда мне выносили никелированную коробочку, вроде той, в которой стерилизуют шприцы, и я наполнял ее порошком. Когда она заполнялась доверху, я накрывал ее крышкой и нажимал кнопку вызова… Да-да, именно эту. Снова выходил человек, забирал полную и ставил передо мной пустую коробку. Так что я даже не вставал со своего места.
– Этот человек тоже химик?
– Нет, я думаю, что он всего лишь курьер. Ни разу не видел его в нашем жилом корпусе.
Я подошел к металлической двери, в середине которой было вырезано окошко, закрытое металлической шторкой.
– Он подавал коробку в это окошко?
– Нет, сам открывал дверь и заходил внутрь.
– Посветите мне спичкой.
При тусклом мерцающем свете огня я стал осматривать дверь.
Кодовый замок – с ним можно месяц трахаться, и все равно не откроешь; два параллельных проводка по периметру с переходом на дверной косяк – откроешь дверь, цепь разомкнется и сработает сигнализация; толстая металлическая обивка, какую и пулей не возьмешь.
– Похоже, что здесь склад, так сказать, готовой продукции.
– Очень может быть, – скучным голосом подтвердил Гурьев. В отличие от меня он не испытывал ни малейшего любопытства к двери.
– Если смотреть снаружи, в этом месте у корпуса нет пристройки?
– Пристройки нет, но подойти к стене или окнам невозможно.
– Почему?
– Этот торец корпуса отделен от остальной «промзоны» забором.
– А что там – вы не знаете?
– Понятия не имею.
– Надеюсь, вы не выкинули ломик по пути? Дайте-ка мне его.
Я взял ломик, вернулся к рабочему месту Гурьева и стал водить рукой под столом.
– Что вы там ищете?
– Проволоку.
– Так спросили бы, а то шарите, как у себя дома. Вот подсветка, можете оторвать отсюда кусок.
– Вы обиделись так, будто намереваетесь продолжать здесь работать.
Гурьев промолчал, не отреагировав на мое замечание. Я перетер проволоку о край стола и обгрыз изоляцию. Чтобы цепь не размыкалась при открытии двери, надо в эту цепь включить дополнительный провод. Чем он будет длиннее, тем шире дверь можно будет раскрыть. Задачка для юного техника.
Гурьев молча наблюдал за моей работой. Люди его склада, думал я, вечные завистники и мечтатели. Они годами могут хаять и проклинать условия, в которых живут, но тем не менее пальцем не пошевелят для того, чтобы эти условия как-то изменить. Ради приличия спросил бы, чем помочь. А может быть, ему и не нужна эта свобода?
– Отойдите на шаг, – сказал я и, замахнувшись ломиком, ударил острием по клавиатуре замка. Если бы ломик не был покрыт толстым слоем краски, меня наверняка бы ударило током. Клавиатура брызнула красными искрами, словно была начинена огнем, и оголился замковый язык. Мне хватило еще десяти ударов, чтобы выбить замок вместе с шурупами из дверного косяка.
– Я не могу поверить, что все это происходит незамеченным для охранки, – признался химик и поежился. – А у вас нет ощущения, что за нами давно следят, и наши безумные головы вертятся в окулярах оптических прицелов?
– У меня уже давно нет никаких ощущений. Я им не доверяю… Придержите на всякий случай провода, чтобы не отошли контакты… Так, хорошо, открываю.
Дверь открылась, образовав щель, в которую, как мне показалось, мы сможем протиснуться без особого труда.
– Вы первый, – сказал я, принимая из рук химика провода.
Он встал к щели боком, но ему, наверное, показалось, что находиться ко мне спиной неэтично, и Гурьев стал разворачиваться лицом. При этом он делал массу совершенно лишних и опасных в нашей ситуации движений.
– Эй-эй! – негромко прикрикнул я, почувствовав, что химик, оступившись, слишком сильно налег на дверь, и я едва успел подставить ногу. Провода в моих руках натянулись, но контакты не разорвались. – Осторожнее! Вы, простите, как бегемот!
– Это нечаянно, – запыхтел Гурьев. – Черт возьми, темнотища какая!.. Ну вот, можно считать, я пролез.
Я проскочил следом за ним и плотно прикрыл дверь за собой.
– Мне кажется, здесь нет окон, – шепнул я, пытаясь хоть что-нибудь, хоть самый слабый отблеск разглядеть вокруг себя, но тщетно. Пришлось воспользоваться спичками.
Мы находились в маленькой комнате, напоминающей кладовку, в которой в самом деле не было ни одного окна и, кроме того, не было дверей, кроме той, через которую мы вошли. У стены, покрытой черной кафельной плиткой, стоял большой стол со стеклом, на нем – три пары аптечных весов, миниатюрные гирьки в коробках, ложечки, пинцеты, никелированные коробки и стопка полиэтиленовых пакетов. Рядом – стол поменьше, покрытый коричневым пластиком. На нем был закреплен рычаг, похожий на резак для бумаги.