Страх Ада
Шрифт:
Спустя какое-то время Григория перевели в одиночную камеру, оказалось, что и такие в крепости существуют, говорили, что казематы предназначены для особо важных политических узников. Грузина перевели и больше, я с ним никогда не встречался, но знакомство в тюрьме помогло мне через пятнадцать лет, когда советская власть постановила меня раскулачить и репрессировала как чужеродный враждебный строю элемент. Случиться всё это много позже, после войны, революции, гражданской бойни и страшного голода и совсем не в том мире, в котором я сидел в тюрьме и познакомился с кавказцем Григорием.
Я остался досиживать в общей камере, но с моими нервами случилось что-то необъяснимое? Я со страхом стал ожидать жутких перемен и действительно, случилось страшное событие, вновь перевернувшее мою горемычную жизнь.
–
Старик долго молчал глядя в голубое весеннее небо, потом окликнул младшего сына и велел ему
– Для меня наши с тобой совместные дети очень поздние.
– Сказал Степан, вяло махнув рукой вслед сыну.
– За старшего я уже не беспокоюсь, парень женился и своего дитя народил и жена его, вновь понесла, а Володьку тебе придётся доводить до ума ещё лет пять.
– Он опять ласково погладил Анну по голове.
– Я верю, ты справишься. Война кончилась, уже никого не убьют и не покалечат, а впереди вас всех ждёт счастливая жизнь.
–
Женщина поймала руку старика, сжала её слегка и сказала.
– Может быть, ещё поживёшь Степан Федорович?
– В её голосе прозвучали нотки безнадёжности, Анна верила предчувствиям мужа, и раз он сказал, что скоро умрёт, значит это случиться. Старик покачал сокрушённо головой, не ответил женщине, продолжил рассказ торопясь завершить задуманное.
– Когда я освоил столярное мастерство, то мне пришлось выполнить один особый заказ для церкви. Потом я долго колебался, но однажды всё же сходил в эту маленькую церквушку, стоящую на краю слободки и поговорил с попом. Говорили мы в основном о рае и аде. Мне было важно узнать, как понимают божьи приделы служители религии. Священник оказался словоохотливым и много болтал на предложенную тему, но при этом хитро поглядывал на меня, очевидно, заподозрил, что я приготовился отдать богу душу? О смерти я и правда, заикнулся. Я ведь в тот первый раз, оказавшись в адском подземелье со страхом подумал, что по-настоящему умер и что перед демонами стою на коленях ни я, а что-то от меня, вроде бы часть какая-то меня там оказалась. Мне и в голову не пришло, что это душа моя после смерти тела провалилась в жуткий подвал. Я помнил, мне когда-то мой сослуживец Иван Слепнёв - призванный из Новгорода рассказывал по пьяни, что перед смертью, ну если, например, убьют человека на войне или на посту, у несчастного в башке вся жизнь прокручивается. Теперь я знаю, врал Ванька. Ничего не прокручивается у попавшего в ад. Я ведь свой провал к демонам под ноги к смерти прировнял, а значит по Слепнёвской науке, должен был всё прошлое увидеть. Не случилось этого. Ведь там, в преисподней невозможно что-то вспомнить из прошлого по причине всеохватывающего страха. Как раз наоборот всё забывается при виде демонов.
– Старик вздохнул, переведя дух.
– Послушай Аннушка, что со мной произошло позже в тюрьме, когда революционера грузина перевели в одиночку. Ты можешь решить, что твой старый муж лишился рассудка и лепечет невесть что, но придётся во всё поверить, иного выхода у тебя нет. Тогда, можно сказать, я совершил странный побег и помощниками мне выступили опять те же демоны из ада.
Однажды зимой во время жуткой непогоды, меня заставили работать по очистке выгребных ям под арестантскими уборными. Ужасной работой всегда занимались заключённые. На эту самую грязную работу в крепости, я был назначен впервые и отправился туда под присмотром конвойного, молодого безусого солдатика.
– Старик тяжело вздохнул, очевидно, воспоминания о страшных событиях в мрачной крепости-тюрьме и сейчас пугали его.
– Я помню тот день с особой ясностью, что-то необъяснимое для моего невежественного ума заставило запечатлеть события навсегда.
– Сказал Степан.
– Вот как всё произошло.
На ямах я отработал часов семь, пока не стемнело. Ночь как-то неожиданно быстро навалилась. Мрак, перемешанный с туманом, задел во мне какие-то струны, мистические мысли закопошились в черепе. Я даже стихотворения Пушкина вспомнил, в котором он ночь сравнивает с чернотой тюрьмы, и удивился проницательности поэта, будто он сидел в казематах. Про колдунью в тех стихах говориться, про волшебную воду, от которой вещи оживают. Гусары у нас в армейском расположении сильно любили это стихотворение, я с тех пор знал слова. Строки из стиха в моей голове стукают, а шагать всё одно надо в темень. Назад в казематы крепости надо было идти по длинному полуподземному проходу, вырытому специально для движения арестантов. Зашли мы в проклятый коридор, я иду первым руки за спину, солдатик тащится за мной, винтовка за плечом. Сбежать-то с острова невозможно, вода кругом студёная и место открытое, вот охранник и не сторожиться, не беспокоиться, что я дёру дам, не держит ружьё наизготовку. Идём мы по тёмному зловещему проходу, а самих жуть берёт, от холода зуб на зуб не попадает, вонь от меня во все стороны распространяется. Я в ямах весь от сапог до душегрейки перемазался говном. Дерьмо хоть и подмёрзло, но мажется и воняет до жути, отлетает ошмётками от пешни прямо на тебя, даже за шиворот попадает. Так и двигались мы едва освещённым смоляным факелом проходу. Какое-то время солдат шёл молча, а в середине пути сказал уныло, что завтра десятого января мне придётся ещё раз работать в уборных и ему меня сторожить, не смотря на рождественскую неделю. Много позже я догадался, что сообщение служивого каким-то образом подействовали не только на моё состояние, но и на что-то таинственное и необъяснимое, и сыграли роковую роль в дальнейших событиях. Сработало что-то необъяснимое в природе и страшная, загадочная сила вновь сыграла со мной жуткую шутку.
–
Старик поёжился, уловив худым телом свежий весенний ветерок, кхекнул тихо, прочищая голос. В его ясном, совсем не старческом мозгу мелькнула мысль о том, что жизнь в любом мире прекрасна, но ограничена силой смерти. Он покачал седой головой и заговорил вновь, обращаясь к своей притихшей жене и одновременно к собственной памяти, Степан понимал - горевать о произошедшем нет нужды.
– Как только долетели до моих ушей слова солдата о десятом числе, я сразу же вспомнил, что сегодня девятое января девятьсот тринадцатого года, то же самое число, когда восемь лет назад в Петербурге со мной случилось несчастье в подвалах царского дворца. Мне, почему-то, стало жутко от совпадения чисел и, особенно от понимания, что тринадцатый год настал, вроде бы по суевериям народным нехороший год с дьяволом связанный? А тут ещё и Пушкинские мистические стихи о жути бытия напоминают. В голове возник какой-то странный звон и сквозь него голос прорвался, голос грузина Григория. Будто он мне говорит или говорил когда-то, что под крепостью за пятьсот лет её существования нарыли много подземелий и что туда попасть могут не многие, так как там тайна хранится страшная. Говорил грузин и о том, что, дескать, некоторые узники пользовались этой тайной в своих корыстных целях. Что, правда, что нет, мне и до сей поры неизвестно, только со мной тоже произошло страшное.
Почему такие мысли заплясали в моей голове?
– Спросил сам себя старик.
– Видно предзнамения мне были в тех словах узника-кавказца. Я, как только услышал про старые подземелья, так и провалился вниз. Всё случилось, как и в первый раз в Питере. Рухнул я больно на колени, стою как в церкви перед образами и слышу откуда-то издалека, словно из другого мира, кричит не своим голосом перепуганный конвойный, как затвор у винтовки передёргивает безусый солдатик и материться, не понимая, куда мог деться арестант. Видать исчез я перед ним, провалился сквозь камень, а он от страха понять ничего не может, жуть его покорила. Я тоже ни живой не мёртвый, но вижу, что темень вокруг раздвинулась и опять передо мной, как и в пятом году, демон тот же в чёрном плаще и в капюшоне грозно стоит. Я лицо его ясно увидел. Страшное лицо. ... Под капюшоном оно выглядело почти человеческим, только очень бледным, как у мертвеца обескровленного. Это видать от темноты лицо бледным пятном показалось? От страха мне кажется, что и плащ адского беса просвечивается и вроде бы как рога угадываются под ним, а от удара посоха по каменному полу искры разлетаются. Морда демона стала ещё страшней, и он загремел жутким голосом.
– А..а.. это опять ты сороковой?
– Я ужаснулся тому, что он даже номер мой гвардейский помнит.
– Как ты служивый, будучи живым уже другой раз в наш предел попадаешь? Не по правилам это.
– Не унимается бес.
– Я же тебе говорил, что время не твоё, что маяться тебе ещё долго в том земном аду, откуда приходишь, а ты сюда норовишь заскочить без спроса. Не по правилам...м служивый, придётся вернуться назад.
– У демона даже удивление в голосе прорезалось.
– Видать неверие толкает тебя в потусторонний мир?
– Лупит по перепонкам мерзкий голосище, предупреждает.
– Но мимо нас не проскочить, а если кому удаётся пробраться в ад без разрешения, то такому бедолаге возврата оттуда нет. Сгинет не прошеный гость навсегда в огне и холоде одновременно. -
Я поднял голову и столкнулся взглядом с этим бесом в капюшоне. Раньше я никогда не видел таких страшных зенок и понял, что у людей не бывает таких глаз, не бывает такого прожигающего взгляда. Из них, из глазниц демона сверкнул жуткий свет, да такой, что в моих глазах потемнело, а когда прозрел, то понял, что ползу вдоль строя. Демон зашуршал грозно одеждами и сказал, указывая в темноту в сторону ступенек, что вели к железной двери.
– Туда теперь лезь. Ползи быстрей арестант да смотри не оглядывайся, воля там, ещё тридцать пять лет жить будешь среди отроков, а потом загнёшься по всем правилам, как вижу отсюда, сдохнешь в жарком месте. Как помрёшь, так милости просим к нам на попечение. Распрощаешься с телом тогда действительно приходи, тут мёртвым всегда рады, я думаю, порядком нагрешишь, не пройдёшь мимо ада.
–