Страх Ада
Шрифт:
Анна совсем пригорюнилась, вспомнила, как написал Степан Фёдорович письмо из ссылки в правительство страны самому Орджоникидзе, напомнил ему, что в тюрьме-крепости вместе с ним сидел, страдал от царского самодержавия, как и Григорий и просил о помощи. Случилось невиданное. Очевидно, вспомнил Григорий
Бумага сработала положительно. Власти постановили всё раскулаченное вернуть Степану. Поехала Анна с ребятами на Урал, где и её родина, посмотрела на Степанов дом, в котором колхозная контора располагалась, да так ни с чем и вернулась назад в глухие Сибирские места, в Краснотуранск, а оттуда они со Степаном сюда перебрались. Сын старший женился, девка ему умная и красивая досталась, а старик теперь умирать засобирался. Вроде бы не пьёт горькую в последнее время Степан, уж год как минул, а вдруг бредить стал, вновь городит небылицы про ад и мир иной, в котором вроде бы и не лучше и не хуже настоящего в котором прошла большая часть жизни. Не может мир быть иным, думала женщина, а если вдруг окажется таковой, то в нём всё равно одни невзгоды, лишения, да горе утрат. Она с тех пор как умирала голодной смертью, поняла, что истинным адом является именно тот Свет, на котором рождается человек. Человек его боится и не любит, но он зачем-то нужен Богу? Женщина поднялась на ноги и сказала ласково мужу.
– Я сейчас полотенце принесу, в баню ступай, да жар не забудь выгрести из-под каменки, а то угореешь ненароком.
– Сказала и ушла в дом, не промолвив и слова насчёт фантазий старика. Чудно ей было поверить Степану в приключения связанные с адом и потусторонним миром. Анна хоть лоб и крестила, но твёрдой веры в бога не имела.
Вспомнила женщина как они всей семьёй в нарушение ссылки убежали глубже в тайгу, на прииски золотоносные, где люди побогаче, среди них для Степана покупателей больше.
Мочалов пил иногда запоем, но работал справно, семья не бедствовала. Когда война Отечественная загремела, порадовались они за малолетних детей, будто чувствовали, что не успеют они на фронт уйти и живы останутся. Так и случилось. Вот уж сорок седьмой год настал, и хлебные карточки отменили, корова есть и мёд с пасеки всегда на столе. Женщина вернулась на крыльцо, подала мужу чистое бельё и проследила, как старик вошёл в баню, вздохнула тяжко и вновь скрылась в доме.
В избе стояла тишина, пахло воском и вербой, на столе стоял пучок веточек ивы сибирской, готовились к вербному воскресенью. Рассказ Степана привнёс в душу Анны одновременно тихую радость за удачно прожитые с ним годы и тревогу грядущей утраты. Женщина долго стояла молча глядя через окно на пасеку, на детей, работающих среди ульев, как вдруг, раздался стук в стекло, словно кто-то невидимый предупредил о несчастье. Анна вздрогнула, спешно вышла на крыльцо и оттуда крикнула сыновьям, что отец их умер, что надо перенести его из бани в дом. Надрывно крикнула Анна, сообщив детям страшную весть, и обессиленно опустилась на ступеньку, слёзы залили её грустные глаза, сердце сжала тоскливая боль.
– Вот и умер Степан Фёдорович в жаре, как и напророчил ему адский демон.
– Прошептала она дрожащими губами.
– Видать и в правду спускался покойный в преисподнею. - Она смотрела сквозь слёзы, как сыновья выносят из бани тело старика, и проговорила чуть слышно.
– Теперь душа его прямиком в рай полетит. Спаси её Господи, помести в Царство Небесное.
–