Страх — это ключ
Шрифт:
— Перед чем?!
— Перед тем, как убил его. Я свернул ему шею. Издав какой-то непонятный звук — нечто среднее между всхлипом и стоном, — Вайленд бросился на меня. Однако его реакция была замедленной, а движения еще более медленными, и он без звука упал на пол, получив стволом кольта Ларри по темечку.
— Свяжи его, — приказал я Ройалу. В кабине имелся большой запас гибкого шнура, а Ройал не был таким дураком, чтобы спорить в этой ситуации. Пока он занимался Вайлендом, я выпустил через клапан бензин и на глубине
Мне едва удалось добраться до платформы. Я помнил, как отдраил люк батискафа в кессоне, как отдал в микрофон нечетким, прерывающимся и чужим голосом команду закачать воздух в резиновое кольцо, как дополз и открыл замок входного люка. Больше я ничего не помню. Потом мне рассказали, что нашли нас всех без сознания.
Эпилог
Тихим теплым и солнечным октябрьским днем я спускался по ступенькам здания суда. Ройала только что приговорили к смертной казни, и все знали, что апелляции или пересмотра дела не будет. Присяжные, как я и предсказывал, признали его виновным, не покидая зала суда. Процесс занял всего один день. И в течение всего этого дня Ройал сидел, как каменный истукан. Его глаза были уставлены в одну точку. Этой точкой был я. Эти пустые, тусклые, холодные глаза, как всегда, ничего не выражали. Они ни на йоту не изменились даже тогда, когда обвинитель включил сделанную в батискафе запись мольбы Ройала сохранить ему жизнь. Они не изменились даже тогда, когда вынесли смертный приговор. Но, несмотря на всю их безучастность, даже слепой мог бы понять, что они говорили:
— "Вечность это много времени, Толбот. Вечность — это навсегда. Но я буду ждать".
Пусть ждет. Вечность — слишком долгий срок, чтобы беспокоить меня.
Суд не смог осудить Вайленда, ибо он не дал ему такой возможности. По пути вверх, из батискафа в кессон, на 170-й ступеньке он просто разжал руки и полетел вниз. И даже ни разу не крикнул.
Я прошел мимо генерала и его жены. Впервые я встретил миссис Рутвен вчера, в первый день после выписки из госпиталя. Она оказалась очень обаятельной и приятной женщиной и была бесконечно признательна мне. Они предлагали мне все, начиная от поста на верхушке пирамиды в нефтяной компании Рутвена и кончая деньгами, которых хватило бы человеку на полдюжины жизней. Но я только улыбался, благодарил их и от всего отказался. В их предложениях не было ничего, что подошло бы мне. Вся власть и все деньги мира не
Мери Рутвен стояла на тротуаре подле бежевого «роллс-ройса» отца. На ней было изящное простое белое платьице, которое стоило не более тысячи долларов. Ее заплетенные в косы волосы были уложены в высокую прическу. Я никогда не видел ее такой очаровательной. Позади нее стоял Кеннеди.
Впервые я увидел его в выходном безукоризненно сшитом темно-синем костюме.
Увидев его таким хотя бы раз, трудно представить его в другом виде. Он больше не был шофером. Генерал знал, что его семья многим обязана Кеннеди и что невозможно расплатиться с ним зарплатой шофера. И я пожелал ему мысленно всего лучшего в этом мире — он был прекрасным парнем.
Я остановился у подножия лестницы. Легкий ветер, прилетевший с голубого Мексиканского залива, крутил по тротуару маленькие грязные смерчи, заставляя плясать обрывки бумаги.
Мери заметила меня и, поколебавшись секунду, подошла ко мне. Ее глаза были темными и затуманенными, но, возможно, мне это только показалось. Она прошептала что-то, чего я не смог разобрать. Затем неожиданно, стараясь не потревожить мою левую руку, которая все еще висела на повязке, обняла меня за шею, притянула мою голову и поцеловала. В следующий момент она уже шла к «роллс-ройсу» походкой плохо видящего человека. Кеннеди наблюдал за ней, затем поднял глаза на меня. Его лицо было, как обычно, спокойным и ничего не выражало. Я улыбнулся ему, и он улыбнулся в ответ. Прекрасный парень!
Я спустился по улице к берегу моря и завернул в бар. Выпивка мне не требовалась — просто подвернулся бар, я и зашел. Выпил несколько двойных порций Скотча, но, увы, это было только переводом добра. Вышел и направился к стоявшей на берегу скамейке.
Час или два, уж не знаю сколько, просидел я на берегу. Солнце почти полностью погрузилось в воды залива, и они стали оранжево-золотистыми. На горизонте мне удалось разглядеть едва различимые на фоне пылающего неба фантастические очертания массивной угловатой Х-13.
Х-13... Я подумал, что она навсегда станет частью меня. Она и «ДиСи» с обломанными крыльями, погребенный в 580 ярдах к юго-западу от нее под 480 футами воды. К лучшему или худшему, но они навсегда станут частью меня. К худшему, подумал я, конечно, к худшему. Все осталось позади. Все прошло. Пустота... Только прошлое и осталось...
Солнце остановилось на краю залива, и вся западная часть стала пламенем, которое скоро потухнет и исчезнет как будто его никогда и не было. Как это случилось с моей красной розой до того, как она стала белой.
Солнце зашло, и ночь быстро опустилась на море. Вместе с нею пришел холод — я встал и отправился в отель.