Страх и трепет. Токийская невеста (сборник)
Шрифт:
Но я решила не писать о ней в этой книге. Прежде всего потому, что это уже совсем иная тема. Кроме того, если в «Юмимото» я проводила строго определенные часы, то моя личная жизнь не имела временных границ.
Но, пожалуй, главная причина заключается в том, что, когда в туалете на сорок четвертом этаже компании «Юмимото» я отмывала следы нечистот, мне не верилось, что за стенами этого здания, всего в одиннадцати остановках метро, есть дом, где меня любят, уважают и абсолютно не связывают со щеткой для унитазов.
Когда на рабочем месте мне вдруг вспоминалась эта другая часть моей жизни, я думала: «Нет! Ты все сочинила –
Я подходила к окну и старалась мысленно перенестись на одиннадцать остановок от этого здания, но не могла различить дом, куда стремилась моя душа: «Видишь, нет никакого дома, где тебя ждут. Ты сама его придумала, вот и все».
Мне ничего не оставалось, как прижиматься лбом к стеклу и выбрасываться из окна в манившую меня пустоту. Я единственный человек в мире, с которым случилось такое чудо – падение из окна не погубило, а спасло мне жизнь. Наверное, еще и сегодня по городу раскиданы кусочки моего тела, которое каждый раз вдребезги разбивалось.
Шли месяцы. Время с каждым днем все больше утрачивало для меня свой смысл. Я не могла сказать, быстро оно течет или медленно. Моя память стала функционировать как сливной бачок. Вечером я тянула за цепочку, и воображаемая щетка помогала стереть последние следы дневных нечистот.
Совершенно бессмысленный ритуал, так как по утрам раковина моего мозга вновь покрывалась все той же грязью.
Человечество давно подметило, что уединенное пребывание в туалете наводит на глубокие раздумья. Поскольку я превратилась в кармелитку бытовых удобств, мне ничего другого не оставалось, как размышлять. И здесь, в кабинете задумчивости, я поняла очень важную вещь: вся жизнь японца – это его предприятие.
Об этом говорится в любой статье или книге, рассказывающей об экономике Японии. Но одно дело – прочитать, и совсем другое – убедиться в этом самой. Работая в нужнике компании «Юмимото», я почувствовала на своей шкуре, что это означает для ее сотрудников и для меня.
Мой крестный путь был не более мучительным, чем житье-бытье моих японских коллег. Просто я скатилась ниже, чем они. Но я никому не завидовала. Их положение было куда плачевнее моего.
Бухгалтеры, которые по десять часов кряду переписывали бесконечные цифры, казались мне жертвами, принесенными на алтарь божеству, не обладающему ни величием, ни тайной. Во все времена смиренное
Общеизвестно, что в Японии самый высокий процент самоубийств. Меня удивляет, почему здесь не кончают с собой еще чаще.
Что ждет скромного бухгалтера, чей мозг иссушен цифрами, за порогом его предприятия? Непременное вечернее пиво в компании коллег, таких же зомбированных, как он, ежедневная давка в метро, уснувшая до его возвращения жена, раздражающие его дети, сон, затягивающий, как воронка в умывальнике, из которого уходит вода, такие редкие, но бестолково использованные отпуска, – разве это жизнь?
Самое грустное, что по международным стандартам эти люди живут гораздо благополучнее, чем во многих других странах.
Наступил декабрь, пришла пора подавать заявление об уходе. Какое заявление, скажете вы. Когда истекает срок контракта, не нужно по давать заявление. Но нет. Я не могла просто дождаться вечера седьмого января 1991 года, пожать несколько рук на прощание и уйти на все четыре стороны. В стране, где до недавнего времени, по контракту или без оного, на работу нанимались на всю жизнь, нельзя уйти, презрев сложившийся ритуал.
По традиции, мне надлежало заявить о своем уходе на каждой ступени иерархической лестницы. Получалось, что я должна сделать это четыре раза, начиная с низшего звена, то есть с Фубуки, а дальше шли господин Сайто, господин Омоти и, наконец, господин Ханэда.
Я мысленно подготовилась к этой церемонии. Само собой, я решила никому и ни на что не жаловаться.
К тому же я получила отцовский наказ: вся эта история ни в коем случае не должна бросить тень на добрые взаимоотношения между Бельгией и Страной восходящего солнца. Нельзя даже намекнуть, что кто-то из работающих на фирме японцев был со мной не очень вежлив. Объясняя, почему я хочу покинуть столь выгодное место, я имела право говорить только от первого лица единственного числа.
Поэтому никакого выбора у меня не было, и мне ничего не оставалось, как взять всю вину на себя. Это было смешно, но я полагала, что начальники из чувства благодарности за то, что я помогаю им не потерять лица, прервут мой монолог, чтобы возразить: «Не наговаривайте на себя, у вас много хороших качеств!»
Я испросила аудиенцию у моей непосредственной начальницы. Она назначила мне встречу после полудня в пустом кабинете. Когда я шла на эту встречу, демон шепнул мне на ушко: «Скажи ей, что как мадам Пипи в другом месте ты зарабатывала бы куда больше». Я с великим трудом заставила демона угомониться и, усаживаясь перед своей красавицей, едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
А демон в эту секунду снова прошептал: «Скажи, что ты останешься еще на годик, если в сортир поставят тарелочку и каждый посетитель будет кидать в нее по пятьдесят иен».
Я больно кусала себе щеки изнутри, чтобы сохранить серьезный вид. Но мне это плохо удавалось, и я никак не могла заговорить.
Фубуки вздохнула:
– Ну же! Вы хотели мне что-то сказать?
Чтобы спрятать улыбку, я опустила голову как можно ниже, что придавало мне покорно-униженный вид, который должен был порадовать мою начальницу.