Страх (комедия)
Шрифт:
Мандельштам. Какое! Да если б печатали, я бы не рад был.
Булгаков. Почему?
Мандельштам. Да ведь у нас если печатают, значит разрешено. А если разрешено… кем? Ими? Что ими может быть разрешено? Нет, Михаил Афанасьевич, в наши дни писателям, которые пишут заранее разрешённые вещи, я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове… Я бы запретил им вступать в брак и иметь детей.
Булгаков хихикает.
Мандельштам. Как могут они иметь детей – ведь дети должны за нас продолжить, за нас
Булгаков перестаёт хихикать, оглядывается по сторонам.
Мандельштам. Боитесь. И я боюсь. Но нельзя поддаваться… И бороться не хочется… Я не Дон Кихот. А они всё равно сильнее… Они нас съедят, сомнут, прожуют и не заметят. Вот, послушайте, какие стихи я читаю на улице всем, кто соглашается слушать:
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачет и тычет.
Как подковы, куёт за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.
Пауза. Булгаков потрясён. Он бледен, вжал голову в плечи и не может пошевелиться.
Мандельштам. Что, хорошие стихи?
Булгаков (выдавливает). Я не специалист… Как-то я к стихам… почти равнодушен…
Мандельштам (понимающе кивает). Последнюю строчку надо бы приподнять… Если успею… (смотрит на оцепеневшего Булгакова). Что? Теперь не предложите мне ни чаю, ни водки? Правильно, прокажённого надо гнать, коли не можете исцелить. А вы не можете… Потому, что сами ещё пока не устали бояться. Их самая главная подлость как раз в том и состоит, что всех нас они подцепили на страх… самый первый страх, самый главный: страх физического уничтожения… Маяковский испугался до того, что решил всё сделать сам… Его загнали, как волка, он и кинулся на ружьё… А я вот им работу облегчать не стану. Потому что я не волк… Я человек. И по их волчьим правилам играть не буду. Много чести. Я больше не боюсь… Я подожду. Ну, правда, что вы смотрите? Нет, сначала я только делал вид, а теперь в самом деле не боюсь. Только ноги дрожат… Но я научился. Я жду. Пусть за мной придут, пусть застанут дома… Ко мне давно никто не ходит, и в гости не зовут. Так что – в любую ночь милости просим. Не провожайте! Я уйду сам.
Мандельштам встаёт, жалкий, сутулый, выглядит стариком, хотя одних лет с Булгаковым, шаркая, скрывается за дверью. Булгаков сидит потрясённый.
Пауза. Входит Елена Сергеевна.
Булгаков. Лена!
Он бросается к ней, обнимает.
Елена Сергеевна. Кто это сейчас выходил от тебя? Мандельштам?
Булгаков (кивает). Кажется, он сошёл с ума…
Елена Сергеевна. Он не поздоровался… по-моему, он вообще ничего не видит… меня не заметил.
Булгаков вдруг замечает, что он до сих пор в пижаме.
Булгаков. Извини, подожди. Я сейчас!
Булгаков убегает в другую комнату. Елена Сергеевна осматривается, смотрит на портрет Булгакова. Входит Груня.
Груня. Халнасич! «Шампанское» достала, икры только триста граммов, а вот фруктов… (замечает Елену Сергеевну) Здрасте.
Елена Сергеевна. Добрый день.
Булгаков появляется на пороге, он в костюме и галстуке-бабочке, причёсан.
Булгаков. Спасибо, Груня, вы можете идти.
Груня гаденько смеётся.
Булгаков. Груня! Вы свободны!
Груня. Как скажете. Хозяйке не говорить, что ли? Червонец дайте.
Елена Сергеевна прячет улыбку.
Булгаков. Груня! (указывает на дверь, повышает голос) Пожалуйста!
Груня. А что это вы на меня кричите? Не те времена! И мы в своём праве! А что вы женщин водите, так это мы в газете пропишем. Я гляжу, газеток-то вы шибко боитесь!
Булгаков. Вон!
Груня. Увольняете, что ли? Расчёт дайте!
Булгаков чуть не руками выпихивает Груню за дверь.
Груня. Да что вы руки распускаете? Не те времена! Караул!
Булгаков наконец закрывает за нею.
Булгаков (поворачивается к Елене Сергеевне). Извини. Садись… Лена! Хочешь «Шампанского»?
Булгаков открывает, наливает, пытается делать это ловко, красиво, галантно.
Елена Сергеевна. Было жестоко посылать за мной Любу.
Булгаков. Мне больше некого… А я должен был тебя видеть… я не могу без тебя.
Елена Сергеевна. Повторяетесь, писатель Булгаков. Люба была настолько любезна, что просила передать: ночевать она не придёт.
Булгаков. Она чудная, правда? Давай за неё выпьем!
Елена Сергеевна усмехается. Пьют.
Булгаков. Ты останешься?
Елена Сергеевна (уходит от ответа). Этот костюм тебе очень идёт. Ты в нём похож на этот портрет.
Булгаков. А я его боюсь…
Елена Сергеевна. Костюм?
Булгаков. Портрет. На нём тускнеют краски… С каждым днём. Это предвещает что-то очень-очень плохое…