Страх Мудреца. Дилогия

Ротфусс Патрик

На этот раз у меня нашлось на это дыхание и я издал высокий испуганный визг.

Вашет посмотрела на меня.

Я никогда не думал, что нечто такое простое, как зрительный контакт, может быть таким пугающим.

Но ее бледно-серые глаза были тверды, как лед.

– Скажи мне "Да, Вашет.

Я понял".

Я посмотрел.

– Да, Вашет.

Я понял.
– Правая сторона моей верхней губы чувствовалась огромной и громоздкой, когда я говорил.

Она исследовала мое лицо, как будто пытаясь

что-то решить, потом пожала плечами и отбросила вицу в сторону.

Только тогда я рискнул заговорить снова.

– Что случится с Темпи, если я уйду?

– Когда ты уйдешь, - сказала она, делая ударение на первом слове.

– Те немногие, которые сомневались в нем, будут знать, что он был не прав, уча тебя.

Вдвойне неправ, пригласив тебя сюда.

– И что будет...
– Я сделал паузу и отступил.

– Что может с ним случиться в этом случае?

Она пожала плечами и отвернулась.

– Это не мне решать, - сказала она и ушла.

Я потрогал мою щеку и губу, затем посмотрел на мои руки.

Крови не было, но я чувствовал, как красные рубцы растут на моей коже, ясные как клеймо для любого увидевшего.

***

Не уверенный в том, что еще я должен сделать, я вернулся в школу на обед.

После того, как я прошел в столовую я посмотрел вокруг, но не увидел здесь Темпи среди кроваво-красных наемников.

Я был рад этому.

Настолько, насколько я мог наслаждаться какой-нибудь дружеской компанией, я не мог вынести мысли о нем, зная, как плохо шли дела.

Я даже не знал, что ему сказать.

Отметины на моем лице ясно говорили об этом каждому, кто видел меня в комнате.

Я держал свое лицо бесстрастным и глаза опустил вниз, когда прошел по прямой и наполнил свою тарелку.

Затем я выбрал пустующую часть стола, не желая навязывать кому-либо свою компанию.

Я был одинок большую часть своей жизни.

Но редко когда я чувствовал это так сильно, как сейчас.

Я знал лишь одного человека на протяжении четырех сотен миль и ему было приказано держаться от меня подальше.

Я был незнаком с культурой, едва компетентен в языке и жжение по всей спине и лицу было постоянным напоминанием о том, как сильно я был нежелателен.

Хотя питание было хорошим.

Жареный цыпленок, хрустящие длинные бобы и кусочек сладкого пудинга из патоки.

Лучше пищи, чем я мог обычно позволить для себя в Университете и горячее, чем еда в имении Маера.

Я не был особенно голоден, но достаточно бывал голодным в моей жизни, чтобы с трудом уходить от легкой еды.

Тень движения возникла на границе моего зрения, когда кто-то сел за стол напротив меня.

Я почувствовал, что мое настроение улучшилось.

По крайней мере один человек был достаточно отважен, чтобы встретиться с варваром.

Кто-то

был достаточно любезен, чтобы успокоить меня или по крайней мере, любопытен, чтобы подойти и поговорить.

Подняв голову, я увидел худое и покрытое шрамами лицо Карсерет.

Она опустила свою широкую деревянную тарелку напротив меня.

– Как тебе понравился наш город?
– тихо сказала она, ее левая рука лежала на поверхности стола.

Ее жесты менялись, пока мы сидели, но я все же смог узнать [любопытство] и [вежливость.]

Наблюдай кто-нибудь, ему показалось бы, что у нас была приятная беседа.

– Как тебе нравится новый учитель?

Она думает также как я.

Что тебе здесь не место.

Я жевал очередной кусок курицы и проглотил его машинально, не поднимая глаз.

[Проблема.]

– Я слышала, как ты кричал, - продолжала она тихо.

Сейчас она говорила медленно, как с ребенком.

Я не был уверен, было ли это оскорблением или способом удостовериться, что я понимаю ее.

– Ты кричал как пташка.

Я сделал глоток теплого козьего молока и вытер рот.

Движение моей руки натянуло рубашку на следах удара на моей спине, жаля как сотня пчел.

– Это был крик любви?
– спросила она, сделав жест, который я не понял.

– Может Вашет обняла тебя?

Твоя щека несет следы от ее языка?

Я взял кусочек пудинга.

Он не был таким сладким, как я помнил.

Карсерет взяла кусочек своего пудинга.

– Каждый делает ставку на то, что ты уйдешь, - продолжала она, говоря также медленно и тихо, только для моих ушей.

Я поставила два таланта на то, что ты не дотянешь до второго дня.

Если ты уйдешь ночью, как я надеюсь, я выиграю серебряный.

Если я ошибаюсь, и ты останешься, я выиграю в синяках и слушании твоих воплей.
– [Просьба.]

– Оставайся.

Я поднял на нее взгляд.

– Ты говоришь так, как лает собака.
– сказал я.

– Бесконечно.

Бесчувственно.

Я говорил тихо, чтобы быть вежливым.

Но не настолько спокойно, чтобы мой голос не достиг ушей всех, кто сидел рядом с нами.

Я знаю, как передать тихий голос.

Мы, Руэ, изобрели театральный шепот.

Я увидел, как ее лицо краснеет, сделав выделяющимися бледные шрамы на ее челюсти и брови.

Я опустил взгляд и продолжил есть, являя картину спокойной беспечности.

Это сложно, оскорбить кого-то из другой культуры.

Но я внимательно выбирал слова, основываясь на словах, услышанных от Темпи.

Если она ответит любым способом, это, кажется, только докажет мою точку зрения.

Я медленно и методично закончил поедать пищу, воображая, что я могу почувствовать, как гнев скатывается с нее, как теплые волны.