Страх высоты (сборник)
Шрифт:
Но как мне не хотелось, чтобы он ушел!
А он встал и ушел.
У меня хватило гордости не останавливать его…
Правда, полный разрыв еще не произошел. Он прислал мне письмо.
Инна, видимо, колебалась, показать ли письмо Мазину, но потом махнула рукой:
— Теперь уже все равно. Я вам и так рассказала слишком много.
И достала еще один конверт.
Мазин открыл его не сразу, подождал, не передумает ли она.
— Читайте! Читайте! — И потянулась к пачке с сигаретами.
"Инна!
Я пишу тебе, потому что не могу не писать. У нас было слишком много хорошего,
Я ушел, но я все еще с тобой. Тебе достаточно сказать: "Приди!" Я знаю, как тебе трудно это сказать, и не обижусь, если не получу немедленного ответа. Может быть, и в самом деле нам необходима пауза, чтобы прийти в себя, посмотреть на наши отношения с дистанции. Может быть. Я готов и на это.
Сейчас мобилизую остаток сил на защиту Но как только это произойдет, я верю, мне удастся переубедить тебя и себя тоже".
— Я не ответила на письмо, потому что знала, что он уже встречается с этой девкой. Но за день до защиты он позвонил мне домой.
— Инна, это я.
— Здравствуй, Антон.
— Ты знаешь, завтра защита.
— Знаю.
— Если хочешь, я скажу там все.
— Я не хочу этого, — ответила я и повесила трубку.
— Но вы еще верили, что он любит вас? — спросил Мазин с неожиданной резкостью.
Она опустила голову:
— Я такая же дура, как все. То есть, наверно, неправильно сказать, что я верила или надеялась. Это не подчиняется логике. В общем, я не знаю, что бы я сделала, как поступила, если бы…
— Если б Рождественский не нашел тетрадку.
— Да.
— Он сказал, что нашел ее после смерти Тихомирова, но я думаю, что это неправда.
— Неправда. Лучше б он не находил ее. Антон был бы жив. Я не хотела его смерти.
— Неужели вы серьезно считаете себя виновной в смерти Тихомирова?
— Да.
— Но вы не убивали его!
— Ассегаем — нет. Он выбросился из окна сам. После разговора со мной. Я приезжала на машине Игоря.
— Это произошло при вас?
— Нет. После того, как я ушла.
Мазин вздохнул облегченно:
— Слава богу! Вы говорили так убедительно, что я на секунду поверил, хотя это и противоречит фактам.
— Каким фактам? Я же не рассказала о том, последнем…
— И не нужно сейчас. На сегодня достаточно. Вам предстоит еще одно испытание. А пока запомните: вы не убивали Антона Тихомирова и не толкали его на самоубийство. Вы не виновны в его смерти. Я, кажется, знаю, как она произошла. Но нужно, чтобы вы встретились с другими и рассказали обо всем вместе. Вам будет труднее других. Вы говорили искренне, хотя не всегда это была правда. Рождественский и Светлана тоже говорили не всю правду, но это делалось сознательно. Я хочу, чтобы все сказали то, что они знают, и тогда правда станет ясна всем.
Инна покачала головой:
— Мне бы так хотелось этого. Но не ошибаетесь ли вы?
— Думаю, что нет. У меня есть неожиданный свидетель. Пожалуй, даже два, потому что кое-что может рассказать и сам Тихомиров, его записная книжка, хотя это и не дневник. Вы видели ее?
— Да, но я не знаю, что он записывал.
— Немного. В основном, мысли вообще. О жизни, о себе. Там почти нет имен и фактов. Но что-то там есть…
Из
"Мы гуляли со Св. Ей захотелось покататься на "чертовом колесе". Насколько она моложе меня! Кроме того, я с детства боюсь высоты. Становится тошнотворно-отвратительно, когда земля далеко под ногами. Я устыдился признаться в своей слабости, сказал, что крутиться несолидно, а сам злился. Рожденный ползать — летать не может. Даже в мелочи я не способен одолеть себя. Вот тут-то человек в самом деле венец творения, потому что мы — всегда мы, со всеми слабостями и пороками. Трус не заставит себя стать храбрым, разве что водки выпьет!
Впрочем, все это — слюнтяйства и скулеж. Скоро защита, если она пройдет успешно, копаться в себе больше ни к чему. Новое время — новые песни. Но будет ли успех? Инна молчит. Она гордая, ей тяжело, но она все стерпит. Как бы я хотел, чтобы она меня не любила! Неужели она и теперь меня идеализирует? Считает "добрым и сильным"? Добрым? Добра не бывает без зла. Сильным? Пожалуй. Но как это трудно! Хотя наверняка существуют не знающие сомнений кретины. Я не из их числа… к сожалению. Ну, хватит писанины. Долой избытки грамотности. Больше спокойствия. Чем крепче нервы — тем ближе цель. А тебе необходимы крепкие нервы, Антон!"
— Спасибо за кофе.
— Не стоит. У нас произошел такой сумбурный разговор.
— За него я благодарен еще больше. Во много раз больше. Между прочим… Я хотел спросить. Вы не замечали у Тихомирова страха перед высотой? Знаете, есть люди, которые боятся высоты, даже на балконах чувствуют себя не вполне хорошо.
— Еще бы! Он много раз жаловался, что боится летать самолетом. Потому я и не могу поверить в несчастный случай. Антон ни за что б не полез на подоконник, да еще ночью!
— То, что вы сообщили, Инна Константиновна, может оказаться очень существенным. Хотя из ваших слов я делаю совсем другой вывод.
Мазин поднялся:
— А кстати, где сейчас записи вашего отца?
— Антон, наверно, сжег тетрадь, уничтожил перед смертью. Мы не нашли ее с Игорем.
Тихомиров
"Кажется, я похож на прокурора", — подумал Мазин, завязывая галстук перед зеркалом.
Черный костюм делал его строгим и официальным, но переодеваться было некогда. У подъезда ждало такси.
— Я не очень запоздал? — спросил он у шофера.
Тот покосился на счетчик:
— Нормально.
— Тогда поехали. На проспект Космонавтов.
И тут же забыл о шофере, который сидел рядом и, как большинство таксистов, наверно, с удовольствием перекинулся бы парой слов с пассажиром. Но у Мазина этих слов не было.
— Вам куда на проспекте?
— До самого конца.
"Возможно, что я перегнул. Ставить такие эксперименты опасно, а может быть, вообще противопоказано. Все-таки установленный порядок имеет свои преимущества, и не стоит так уж часто поносить бюрократическую рутину. Светлана может послать тебя к чертовой матери, и ты не возразишь ей ни слова. Это же не кактусы собирать на окошке, а тем более не этикетки с бутылок. Они все живые люди. Не нужно мнить себя хирургом, которому по плечу любые опухоли, даже раковые. Впрочем, думать уже поздно".