Страх высоты (сборник)
Шрифт:
— Вы довели его до этого! — крикнула вдруг Светлана. — Довели, довели!
Инна не ответила. Она продолжала свою мысль:
— После меня его никто не видел. И никто не мог увить. А сам бы он никогда не полез на окно. Он боялся высоты, он не мог погибнуть случайно.
— Вы погубили его. Из злобы, из ревности. Вы запугали его. Он был честным и талантливым. Он ничего не воровал. А вы шантажировали его, чтобы вернуть себе, и довели до смерти. Вы не хотели об этом говорить. Но вас разоблачил Игорь Николаевич. Вас судить нужно. По закону это даром не проходит. Есть
Мазин не любил волевого тона. Но когда он говорил категорично, его слушались.
— Прекратите, Светлана?
— Разве я неправду говорю?
— Нет.
— Ну, тогда я просто не знаю…
— Сейчас мы выясним, что вы знаете, а чего нет. Между прочим, окажется, что знаете вы много. Например, знали, что Инна Константиновна была здесь.
— Откуда?…
Мазин прервал ее жестом:
— Иначе бы вы не послали мне это письмо.
Он бросил на стол записку в голубом конверте:
— Вы только не знали, что написала ее не Инна. Записку написала Ирина Тихомирова. Но не двадцать третьего, а второго августа. Тройку вы добавили, Светлана!
— Я… Я… Не…
— Вам этот наивный трюк показался очень хитрым, а на самом деле это чепуха, примитив. Но злобная, дрянная чепуха. Кстати, Антон так и не видел этой записки? Вы взяли ее из ящика или в квартире?
— Да.
По правде говоря, у него не было доказательств. Только уверенность. Уверенность в том, что он найдет и отпечатки пальцев, и признаки ее почерка в этих, сделанных под печатные, буквах на конверте.
— Что значит "да"?
— Я нашла ее в комнате.
Скорее всего, это была ложь. Наверно, Антон попросил ее взять из ящика газеты или она сама взялась сходить за ними и нашла записку, которую сунула в сумочку. Но это уже было неважно. Важно, что она призналась. Пока наполовину, но теперь уж скажет все, хоть и не сразу, и будет выкручиваться.
Однако следовало кое-что объяснить.
— Вот показания Ирины Тихомировой. — Он положил на стол бумагу. — Она не имеет никакого отношения к смерти мужа. Находилась в городе в начале месяца. У нее болел ребенок, он лежал в больнице. Врач ждал кризиса. Ирина решила разыскать Антона. Оставила записку в почтовом ящике. Думаю, что она не попала по адресу. А вы, — он повернулся к Светлане, — решили, что ее написала Инна Кротова.
Глаза Светланы стали прозрачными. Было даже интересно смотреть, как они наполняются слезами, неморгающие, широко открытые глаза. Потом переполнились, и слезы побежали быстрыми каплями, одна за другой как будто крыша потекла.
— Это правда, — заговорила она совсем не плаксивым голосом, которого боялся Мазин. — Но вы ж и меня должны понять. Я его любила, любила… И боялась, что он вернется… к ней… Бросит меня. Я боялась, потому что он всегда помнил о ней, говорил. И не хотел, а у него прорывалось. Иногда даже называл меня Инной…
Инна встала и отошла к окну. Открыла форточку. Оттуда налетел ветер и рассеял дым сигареты.
— Записка была в незаклеенном конверте. Я прочитала и совсем испугалась.
— Что же вас напугало?
— Там написано: "Речь идет не обо
Инна передернула плечами. Игорь подошел к ней. Мазин остался за столом со Светланой. Она не видела Теперь никого, кроме него, и это ее подбодрило, слезы побежали реже.
— Представьте себе, как я мучилась. Я не спала. И ничего не могла сказать ему.
— Еще бы! Вам пришлось бы рассказать о письме.
— Нет, не потому. Я бы сказала о письме!
Две или три слезинки соскочили с подбородка на грудь, на кофточке образовалось темное пятнышко. "Интересно, промокнет или нет", — подумал Мазин совсем неподходящее к моменту.
— Я бы сказала, но я не сказала совсем по-другому. Я боялась вмешиваться. Антон бы не позволил никогда, потому что она всегда была для него выше, чем я. Он не любил ее, но он знаете, как к ней относился… Как будто она чем-то лучше его. А она довела его до смерти, до самоубийства!
— Подождите о смерти. Говорите о себе!
— А что говорить? Я извелась вся. Я даже хотела идти к ней и поговорить. И ходила. В этот музей.
Инна повернулась с любопытством.
— Но я не говорила. Потому что боялась Антона. Я не решилась.
Еще одна слезинка скатилась с подбородка и опять попала туда же, на темное пятнышко. Оно стало чуть больше.
"Промокнет!"
Инна снова отвернулась.
— Вы только представьте, что я пережила!
Но Мазин не сочувствовал. Иногда у него появлялась такая жестокость, брезгливое равнодушие к людям, которых он презирал.
— Я не могла понять, знает он или нет. То мне казалось, что не знает ничего, а то, что он обманывает меня, не говорит. А про Ирину Антон тоже ничего не сказал.
— Он ничего не знал о болезни сына, потому что вы украли записку. А Ирина в тот вечер прийти не смогла, была в больнице. Потом сыну стало лучше, и она уехала.
— Я ж не хотела…
Прозрачная кофточка наконец прилипла к телу.
— Светлана, я верю, что вы переживали. Но это не оправдывает ваш поступок и даже не объясняет его. Допустим, вы в самом деле решили, что в записке идет речь о ребенке. Наверно, такое можно предположить, особенно женщине в вашем положении. Но с какой целью вы отправили записку мне через два месяца, когда Тихомирова уже не было в живых? Мстить женщине, ожидающей ребенка и не виноватой ни в чем, кроме того, что она может стать матерью, — это же отвратительно. Думаю, что вы не так уж злобны и бездушны.
В последних словах она уловила поддержку.
— Я уже знала, что ошиблась насчет ребенка.
— И что же?
— Но я знала, что она виновата в смерти Антона.
— Знали или предполагали?
— Знала! Знала.
— Откуда?
— Я скажу. Я не хочу, чтобы меня считали подлой и Антона подлецом. Он не был подлецом. Он был хороший, лучше всех. Он сам все открыл, а она его запугивала, упрекала. Ему не нужно было бояться. Если б он со мной посоветовался, я б ему прямо сказала: отарой все — и тебя поймут. А он ее боялся, потому что она всегда на него влияла и только вред приносила. И загубила его.