Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка
Шрифт:
— В принципе интересно. Это же наше время. Но дневник все-таки вещь сугубо личная.
— Потому и не стал читать?
— Нет, заснул. Кое-что, однако, вычитал. Неожиданное.
Мы все еще стояли в прихожей. Я у дверей ванной, Полина Антоновна у входа в кухню, с чайником в руках. Чайник качнулся и струйка желтоватой вчерашней заварки пролилась на пол.
— Ой! Смотрите.
— Ничего, вытру.
— Ну, заваривайте, а я сейчас.
Я прошел в кабинет, привел себя окончательно в порядок и постучал в комнату
— Вот, пожалуйста.
Она взяла его в руки, посмотрела, переводя глаза с тетрадки на меня и снова на тетрадку, но не открыла, положила на стол в сторонке.
— Что ж ты там такое вычитал? — спросила Полина Антоновна, разливая чай.
— Я не знал, что Сергей был влюблен.
— Вот как…
— Да, любил девушку.
— И все?
Я пожал плечами.
— Любовь — не картошка.
И она улыбнулась, хотя только что была почти сумрачной.
— Молодой был, вот и любил. Что в этом особенного?
— Мне он никогда не говорил… А вы знали?
Она будто не поняла меня.
— Кого?
— Про его любовь.
Полина Антоновна не ответила, завозилась с чем-то.
— Знали, что он любит? Кого?
— Кого? — переспросила она. — Разве там не написано?
И она прикоснулась длинным сухим пальцем к обложке дневника.
— Там, где я читал, Сергей пишет просто "она".
— И все?
Снова повторился уже прозвучавший вопрос.
— Я же говорил, смотрел мельком.
— А я вообще не видала.
— Выходит, и вы не знали?
Она сняла очки, стала их протирать.
— У вас тогда много девушек знакомых было.
— И все-таки любопытно.
— Я тоже хочу поглядеть.
— Смотрите. А я вечерком.
Полина Антоновна надела очки, посмотрела на меня.
— Что сегодня надумал?
— Ничего. Поброжу по городу.
— Походи, походи. Повспоминай.
Она протянула руку к тетрадке, но при мне так и не открыла ее.
— Спасибо за угощение.
— На здоровье. Скажешь тоже, угощение…
Я уже надел плащ, когда зазвонил телефон.
— Послушай, сделай одолжение, — крикнула из комнаты Полина Антоновна.
В квартире было два аппарата, в кабинете и в прихожей. У себя Полина Антоновна телефон не держала, воспринимая его чисто утилитарно, только в меру необходимости. "Не люблю говорить, если человека в глаза не вижу".
Я поднял трубку в прихожей.
— Алло.
Трубка не откликнулась.
— Вас не слышу.
Раздались длинные гудки.
— Кто там, Коля?
— Не знаю. Не ответил.
— Ну и бог с ним. Нужно будет, еще позвонит.
Я вышел из квартиры.
День стоял, как и предыдущие, ровный, солнечный. Я миновал двор и через подворотню выбрался на улицу. Особо четких планов у меня не было, и я приостановился, оглядевшись. Напротив, через дорогу, на месте разрушенного в войну дома был разбит небольшой скверик. Там на скамейке возле прикрытого прозрачным колпаком таксофона сидел парень. С годами я приобрел дальнозоркость и поэтому сразу узнал его, тем более что одет он был в ту же самую поблескивающую золотистым отливом куртку, что и на кладбище, где я видел его с Леной.
Мне не нравится всякого рода мишурный синтетический шик. Не понравился и хозяин куртки. Еще на кладбище, когда он, стоя рядом с женой, разглядывал нас с Мазиным. Не потому не понравился, что тяготел к породе "стиляг", бороться с которыми нас приучали в юности. Как раз вызывающе модного на нем ничего не было. Да и внешность вполне отвечала благопристойным нормам, ни усов, ни бородки, ни длинных волос. И все-таки, когда я увидел его вблизи, из машины, неприязнь возникла сразу. Решусь сказать, ответная, та, что возникает у людей немолодых, если они замечают во взгляде младших по возрасту нечто пренебрежительное, чувство легкомысленного превосходства. Это всегда раздражает — ну почему они не понимают, что и сами старости не минуют?
Да, парень мне не показался, а тут еще и Полины Антоновны нелестные слова…
А впрочем, какое мне дело до того, что сидит он на скамейке в осеннем скверике, где разросшиеся за мирные годы деревья пожелтели и осыпаются понемногу, стоит потянуть жесткому ветерку?.. Сидит и пусть себе сидит. Пусть отвернулся, потому что тоже узнал меня и не пожелал реагировать. Впрочем, тем, что отвернулся, все-таки среагировал. Отрицательно.
Короче говоря, возникновению молодого человека в сквере напротив я значения не придал.
Удивился я позже, когда вернулся с прогулки по городу. Прогулка затянулась. Захватили знакомые места, и пробродил больше, чем собирался, а потом в кафе пообедал, чтобы не обременять Полину Антоновну. А когда подходил к дому, глянул машинально по сторонам, переходя улицу, и увидел, что под таксофоном, будто и времени не прошло, сидит тот же парень. Только солнце освещает его блестящую куртку уже с другой стороны.
Правда, в первый момент я удивился умеренно, ибо никак не связал его "сидение" с собственной особой. Подумал только: "Как пенсионер, на солнышке греется целый день". Подумал и направился к подворотне, когда услыхал за спиной:
— Эй, вы! Постойте…
Нельзя сказать, чтобы это прозвучало вежливо, но я остановился.
— Вы… я не знаю, как вас зовут.
Говорил он, чуть задыхаясь, потому что заметил меня, видно, не сразу и бежал догоняя.
Я назвался, но сразу замечу — на всем протяжении нашего знакомства он меня по имени и отчеству не поименовал ни разу. Так я и остался — "вы". Однако и на том спасибо. В наше время и "тыканье" особо предосудительным не считается.
— А вас как величать?
— Вадим.