Страх звёзд
Шрифт:
Джамиль качнулся из стороны в сторону, изображая грядущие сбои в работе гравов.
– Но как же я буду проводить здесь всё время? В этой каюте так мало места, что у меня уже голова кружится!
– Я думал, вас предупредили, что у нас несколько стеснённые условия. А у вас какие-то проблемы? Боязнь замкнутых пространств?
– Нет-нет! – замотал головой Джамиль. – У меня никаких проблем нет, вы знаете, я вообще очень много летал на различных кораблях, просто этот отсек, я никогда бы не подумал, что бывают отсеки настолько маленькие.
– Других тут нет, это малотонажный
– Да, но…
– Если это для вас критично, то ещё не поздно отказаться. Я вас пойму. Обидно будет, конечно, если вы не сможете к нам присоединиться, но что поделать, попробуем сами справиться.
– Нет! – выпалил Джамиль. – Вы не понимаете! Это миссия очень важна для меня и не только для меня! Из-за важности этой миссии я готов справиться, я готов!
– Что ж, отлично! Тогда пойдёмте, я вам покажу, как санузлом пользоваться. Он у нас один на всех, и есть некоторые нюансы в его работе.
Джамиль страдальчески вздохнул и засеменил вслед за Томашем.
– Я обязательно справляюсь, обязательно, вот увидите! – не замолкал он. – Наша миссия очень важна, она прольёт свет на одну из величайших загадок последнего времени!
– Я думаю, вы драматизируете, – сказал Томаш. – Вряд ли исчезнувший грузовоз наделал столько шума. Сейчас вон каждую неделю корабли исчезают.
– Но он ведь вернулся, понимаете? Вот увидите, о нас, о нашей миссии ещё напишут в новостях!
– Главное, чтобы в некрологах не написали, – сказал Томаш.
Глава 2. Припадок
Взлёт запланировали на раннее утро, сразу после рассвета, и Томаш волновался так, словно выходил в космос впервые.
Джамиль не затыкался ни на минуту и приставал с бессмысленными расспросами то к Томашу, то к Ладе, оставив в покое лишь Насира, который сразу послал его к херзац матерах. Джамиль спрашивал, сколько на корабле двигателей, какой модели используются гравы, отличается ли расчёт времени на литийских кораблях от бакарийских, дадут ли ему подключиться к корабельному вирту, чтобы полюбоваться фальшивыми звёздами – и так далее, и тому подобное.
– Я ему когда-нибудь шею сверну, – сказала Лада.
Окно на взлёт дали настолько узкое, что даже предполётную подготовку пришлось проводить по сокращённой программе. Томаш чувствовал непонятное, отдающееся ноющей болью в груди беспокойство, но списал всё на долгий перерыв в полётах. В командной рубке стоял такой же запах, как на мёртвых кораблях, которые годами дрейфуют в космосе.
Насир необычно долго устраивался в ложементе, хотя за две дюжины полётов на «Припадке» давно должен был привыкнуть к своему прокрустову ложу – он что-то бурчал о том, что автоматическая программа настройки, которую никто и пальцем не трогал, каким-то образом сбилась, и теперь ложемент наверняка сломает ему хребет при первых же перегрузках. Лада заняла место второго пилота – ложемент не вызвал у неё нареканий, зато она пожаловалось на голографический экран, мерцающий, как она выразилась, до боли в глазах.
– Эта древняя хреновина всегда мерцала, – сказал Томаш.
Он вдруг подумал, что никому в действительности не хочется лететь. Даже двенадцать миллионов бакарийских – безумная сумма, сулившая исполнение любой мечты – превратились из вожделенного приза во что-то вроде приманки.
Джамиль заныл о том, что на кораблях, к которым он привык, рубки гораздо просторнее, а ложементы гораздо комфортнее. Томаш молча связал его страховочными ремнями, жалея, что не может для полноты картины заткнуть ему кляпом рот.
– Так чего, аотар? – прищурился Насир. – Готовность, как говорится, номер один?
Над терминалом Лады светилась орбитальная карта, которая и правда мерцала, как при сбоях проектора. Насир нервно ёрзал в ложементе, поправляя обтягивающие его ремни. Джамиль лежал, уставившись слепым взглядом в потолок – не дать, не взять, а вылитый пациент перед смертельно опасной операцией, наполовину утянутый анестезией в чёрный бесчувственный сон. Одно место пустовало, и с него, точно оборванная пуповина, свисал длинный шлейф отключённого ремня безопасности.
Сборище недоумков, а не команда, которая готовится к самой важной в своей жизни миссии.
– Давай! – махнул рукой Томаш и залез в капитанский ложемент.
Насир включил обратный отсчёт. Корпус корабля нетерпеливо затрясся. Со всех сторон забило ключом змеиное шипение, как в декомпрессионной камере.
– Что это? – дёрнулся Джамиль. – С кораблём всё в порядке?
– В порядке всё, адыр елдыш! – гаркнул Насир. – На орбиту выходим на реактивном! Продувается топливная магистраль!
– Но почему? – не унимался Джамиль. – Что значит, продувается? Я никогда раньше такого…
– Аскут! – рявкнул Насир.
Свет мигнул, по переборкам прошла дрожь, как в приступе электрической эпилепсии, и через секунду уши заложило от надрывного, нарастающего бурным валом рёва. Джамиль продолжал тараторить, но его уже никто не слышал.
Томаша так стремительно впечатало в ложемент, что он даже не успел удивиться. Дыхание перехватило от стиснувших грудную клетку умных ремней. Тарка с безжалостным напором пыталась придушить его от ревности – за то, что слишком долго проторчала в цепких мурингах на недружелюбном Аль-Салиме, где даже электросеть работает с перебоями.
– Компенсаторы! – прохрипел Томаш.
Воздуха в лёгких не хватало.
Ложемент нехотя, через силу гасил перегрузки. Боковая поддержка так яростно давила в рёбра, что перед глазами плыли красные круги. Умные ремни извивались и гудели. Джамиль что-то орал. Под потолком нервно пульсировало в такт учащённому сердцебиению предупреждение о высоких перегрузках. От рёва, шипения и криков в ушах стоял адский гул.
Внезапно Томаша с головой накрыла тишина, как во время контузии. Он даже решил на мгновение, что не выдержали органы чувств, и его измученное тело попросту отключилось от невыносимой реальности, как неисправный механизм. Он отстегнул вцепившиеся в грудь ремни и судорожно вздохнул.