Страх
Шрифт:
Страх. Он способен совершить с человеком, казалось бы, невозможное, сломить его, растоптать, унизить. Бойца трясло. Его тело и сознание сковывал ледяным холодом дикий, животный страх. Холодные, липкие, вязкие капли пота стекали по спине, все сильнее пропитывая и без того уже мокрую майку.
Вдруг кто-то рядом с ним резко всхлипнул, утробно зарычал, а потом захрипел на выдохе, издавая сиплый свист горлом. Боец открыл глаза, повернулся в сторону и увидел сержанта.
Сержант лежал лицом вниз, а из его горла, пенясь, вытекала кровь. Она медленно растекалась под лицом сержанта широкой красной лужей.
Взгляд бородача остановился на лежащем в мокрой майке бойце. Боец затравленно посмотрел прямо в глаза бородачу. Он искал жалости, снисхождения, он надеялся. Но взгляд бородача был жестким, а взгляд не выражал ничего, кроме желания уничтожать.
Боец вжал голову в плечи и сильнее вдавил её в землю. Металлически-сладкий, тошнотворно-приторный запах свежей человеческой крови, вытекающей из горла сержанта, ударил ему в нос, обволок все лицо как ватой и заставил помутиться его организм.
Ком подкатил к горлу, распирая его, судороги свели живот, но рвать было нечем, желудок был пуст с самого утра. Изо рта тягуче выливалась слюна пополам с желудочным соком. Брюки опять стали мокрыми.
«Мама! Господи! Они убили его! Убили по-настоящему! Он умирает! Только меня так не надо! Не надо! Я же ничего, никому не сделал, я даже стрелял, не целясь, и только одну очередь. Только одну! Не надо меня так!» – он опять произнес это вслух. И невольно стал прикрывать свое горло руками. Хозяин ботинка визгливо рассмеялся.
– Страшно, воин? Ссышь? Не ссы, он уже по дороге в рай, – он кивнул подбородком в сторону сержанта, – и ты там будешь. Скоро.
Боец, услышав это, дернулся всем телом. Его разум снова помутился, и он опять потерял сознание…
Внезапно чей-то крик вывел его из забытья.
– Вы же обещали не убивать! Зачем вы это делаете?! Вы же обещали!!!
Он не смог узнать этот голос. Он открыл глаза, чтобы посмотреть, кто это кричал, и не узнал лица. Он уже никого не узнавал. Страх исказил лица всех пленников до неузнаваемости. Он силился вспомнить, кто бы это мог быть, но уже не мог вспомнить. Страх начал лишать его памяти.
– А мы и не стреляем. Мы – режем, – ответил хозяин ботинка и визгливо заржал, задрав вверх кудлатую голову.
Высокий бородач наклонился над кричавшим.
– Ты следующий.
Солдат дернулся, пытаясь освободиться, но Бородач наступил коленом на спину лежащего. Он спокойно взял солдата рукой за лоб, глубоко воткнув пальцы в глазницы жертвы, и сильно оттянул назад затылок. Подбородок солдата задрался высоко вверх, открыв вытянувшееся горло. Зрачки жертвы закатились глубоко под верхнее веко. Солдат глубоко и часто задышал. От ощущения неизбежности смерти мышцы его свело судорогой, на шее вспухли и побагровели вены. Высокий бородач несколькими короткими быстрыми движениями ножа перерезал ему горло. И снова сиплый хрип. И снова кровь толчками выливается наружу, растекаясь и пенясь.
Сидевшие и стоявшие вокруг «джигиты» восторженно встречали каждую новую жертву. Они что-то орали, ржали, как жеребцы, откидываясь назад и задирая ноги. Они ликовали. Они – победители. Боец в майке опять потерял сознание.
Хозяин ботинка жадно смотрел на все происходящее. С ним такое было впервые в жизни. Азарт первой в его жизни атаки сменился восторгом одержанной победы. Затем радостью от того, что так быстро и легко нашли спрятавшихся от них бойцов. И вот теперь он участвует в их казни, в казни побежденных им врагов.
«Война – это хорошо Она сделала из меня то, о чем я раньше и мечтать не мог. Теперь я настоящий мужчина, пропахший порохом и кровью врагов. Все дома теперь будут смотреть на меня с завистью, а девчонки будут прятать глаза и мечтать, чтобы я взял их в жены. Ха! Да раньше эти овцы даже не смотрели в мою сторону», – он довольно осклабился.
Невысокий, худой, с грязными ногтями, он тайно завидовал парням, которые были старше его, сильнее, увереннее. Но быть таким, как они, он только лишь мечтал. Он старался быть похожим на них, ходить, как они, держаться как они, разговаривать как они. Но он не был таким. Стать таким ему мешала его природная лень и трусость. Но он мечтал о хорошей жизни, он жаждал достатка, славы, и почитания. Трусы всегда жаждут почитания других, преклонения перед собой.
Он не считал себя трусом. Он шел в атаку, он стрелял в «федералов», и он не боялся это делать. Он смотрел, что делают другие, более сильные и опытные, и, стараясь походить на них, делал то же. И теперь он уже не такой, каким он был раньше и каким его привыкли видеть. Теперь он почти такой же, как и те, кто его окружал, как те, кому он пытался подражать. И уже скоро он сравняется с ними по лихости и удали.
Сейчас глядя на то, как ловко орудует охотничьим ножом высокий бородач, он страшно завидовал ему. Он хотел так же выхватить нож и резать, резать пленников, как баранов. Он не питал к ним ненависти раньше, и сейчас он даже не осознавал, откуда в нем появилась такая жажда убивать их. Эта жажда обуревала его, заставляла подрагивать все его члены. Параноидальная жажда убийства, жажда видеть смерть своих жертв и упиваться от ощущения собственного могущества. Трусам свойственна особая жестокость.
Он даже представил, как это делает. Он несколько раз уже порывался сделать это. Но каждый раз что-то неведомое, неожиданно обдававшее холодом его желудок, останавливало его, не позволяло ему сделать это и возможности сдвинуться с места.
Он не осознавал, вернее, не хотел осознавать, что этот мерзкий холод внутри него, не что иное, как его собственный страх. Страх, сковывающий оцепенением все его маленькое существо. Он не мог дать себе ответ, откуда вдруг взялся этот страх. Это было выше его понимания.
Яростно желая убивать, он в то же время боялся заглянуть в глаза, обреченных им на смерть людей, боялся увидеть в их глазах смерть. Увидеть её по-настоящему, вблизи, прямо перед собой, увидеть ее холодный мрак, которым уже веяло из глаз несчастных.
Его сердце бешено колотилось от желания сделать это и страха перед этим. Вдруг оно не выдержит и лопнет, и тогда смерть придет и к нему, и заберет его, унося его вслед за убитыми кафирами?
Он гнал от себя этот страх.
«Он не может, не должен бояться! Он – волк. Это его должны бояться, это его должны в страхе молить о пощаде. А он не пощадит, нет. Врагов нельзя щадить».