СТРАХ
Шрифт:
— Чай, — перебила Вэл. — Это был всего лишь чай!
— А что, если бы он добавил туда наркотики? — спросила ее мать. — Что тогда?
«Он этого не сделает. Он хотел бы, чтобы я находилась в сознании».
Мысль, пришедшая ей в голову непрошеной, испугала Вэл.
— Ты хотя бы понимаешь, почему мы с твоим отцом так волновались? Я не знала, где ты. Он не знал, где ты. Этот мальчишка мог отвезти тебя куда угодно. Он мог бы… — Ее губы сжались, и она не смогла закончить мысль. Обхватила кружку с чаем так сильно, что побелели костяшки пальцев, но, заметив пристальный взгляд дочери,
Вэл позволила себя обнять. Она почувствовала, что все обойдется.
— Гэвин не сделал бы ничего подобного, — проговорила она, хотя в глубине души совсем не была в этом уверена. Потому что теперь у нее возникли сомнения на его счет. Она засомневалась.
— Я признаю, что у него, по крайней мере, хорошие манеры, — неохотно сказала ее мать. — Он очень вежливый мальчик, очень формальный, но это ничего не говорит о том, какой он человек.
— Мисс Уилкокс он нравится.
— Некоторые из самых жестоких людей в мире рождались с даром убеждения. Они могли очаровать птицу прямо в небе, только чтобы сломать ей крылья. И ни один мужчина, хороший или злой, не предлагает милостей просто так — тем более незнакомцам или молодым девушкам. Не без ожидания чего-то взамен.
Взгляд матери заставил Вэл поежиться.
— Мы просто одноклассники.
— Это он так думает? Или ты?
— Это правда.
— Ты покраснела, — заметила миссис Кимбл. — Это наводит меня на мысль об обратном.
Услышав молчание Вэл, она вздохнула.
— Ладно. Тогда отправляйся в свою комнату.
***
На следующий день Гэвин растянулся на их обычном месте, лежа в траве, не боясь испачкать свой белый свитер. Рядом с ним стояли два стакана с кофе.
— Что это? — удивленно спросила она.
— Это самое меньшее, что я могу сделать. Надеюсь, с тобой не слишком сурово обошлись.
— Не слишком, — пробормотала Вэл, чувствуя себя немного попугаем. Она упала на траву.
— Твоя мать?
— Да, — подтвердила Вэл. Она отхлебнула кофе, который он ей дал. Лесной орех. Неужели она говорила, что любит фундук? Вэл не могла вспомнить, но ей казалось, что нет.
— Ты совсем на нее не похожа.
— Я похожа на свою двоюродную бабушку Агнес, — пояснила Вэл. — Со стороны отца. Могу я задать вопрос?
— Ты только что это сделала, — лениво ответил он.
Вэл была не в настроении для игр.
— Почему ты беспокоишься обо мне?
Гэвин перекатился на бок, чтобы посмотреть на нее.
— Потому что мне нравится беспокоиться, — сказал он. — О тебе.
— Нет, я имею в виду… — Вэл подыскивала слова, чтобы объяснить свои бесформенные сомнения. Их оказалось много, и они были расплывчаты. — … почему я? — наконец решилась она. — Что ты во мне нашел?
— А. Это совсем другое. — Он провел пальцами по подвеске на шее, затем по цепочке к застежке сзади. Со вздохом расстегнул ее и позволил металлическим звеньям обвиться вокруг его пальцев, как змея. — Чем вызван этот вопрос?
— Мне просто любопытно.
— Любопытство очень опасная вещь.
— Почему?
— Потому что, — он позволил подвеске выскользнуть из пальцев и закачаться,
Ее глаза, следившие за гипнотической дугой цепи, внезапно остановились на его лице.
— Возможность для чего?
— Для меня.
— Я не понимаю.
— Я очень разборчив. Во всем, но особенно в женщинах. Есть черты, которые мне абсолютно необходимы, и ты, моя дорогая, обладаешь многими из них. Достаточно сказать, что я крайне заинтересован. Никому еще не удавалось так завладеть моим вниманием, как тебе.
— Что, например? — настаивала Вэл. — Какие черты?
Гэвин сел.
— Красота. Невинность. — Он притянул ее ближе. — Покорность.
— А как насчет интеллекта?
— О да. Это необходимо.
— Доброта? Сострадание?
— Ты могла бы обойтись и без них, — он сделал паузу. — Любопытство. Вот это мне больше всего нравится.
— Ты только что сказал, что любопытство опасно.
— Я тоже наслаждаюсь опасностью, — прошептал он, и Вэл почувствовала холодный укус металла на своей коже. Она посмотрела вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как он застегивает цепочку на ее запястьях.
— Что ты делаешь?
— Ты мне не доверяешь, Вэл? — Его голос, мягкий, как смерть, звучал в ее ушах. Она вздрогнула.
Нет. Она не доверяла. Нисколько. Это осознание взволновало и испугало ее, когда он поднялся на ноги и собрался уйти. «Что он делает? Куда он направляется?» Она услышала шорох травы, когда он обошел ее сзади. Вэл попыталась заглянуть через плечо, но он рукой закрыл ей глаза. Она дернулась.
— Что ты…
— Ш-ш-ш. Я открою тебе один секрет. — Его губы коснулись ее уха, вызвав дрожь ощущений на этой стороне лица, и Вэл обнаружила, что уклоняется от чистой интимности его жеста. — Ты умеешь хранить секреты?
Не понимая как реагировать, она сказала:
— Да, но…
— Иногда мне кажется, что во мне больше звериного, чем человеческого.
Вэл напряглась.
— Это глупо.
— Разве? Мы все были раньше дикарями. Само собой разумеется, что некоторые из нас сохранили звериных черт больше, чем другие. Человечество — это клетка, и наши пуританские чувства сдерживают нас как решетка. Мы ограничены нашим собственным разумом и интеллектом, и все же большинство из нас даже не понимает этого.
— Ты говоришь ужасные вещи. Развяжи меня, — запротестовала она. — Мне это не нравится.
— Нет, это не так, не правда ли? — выдохнул он. —Ты похожа на полудикое животное, которое все еще боится узды. «Плени и властвуй, ибо мне не быть свободным, если ты не покоришь…». Но свобода — это все равно иллюзия.
Эти строки…
— Донн, — выдохнула она.
— М-м-м… И… «Любовь ведет порою нас тропинкой узкой. Волк подчас по той тропе идти боится», — Его губы коснулись впадинки под ее ухом. — Это Байрон. Распутник, но довольно красноречивый для такого грубого и низкого человека. Хотя красоту так часто можно найти в самой глубине упадка. — И уже совершенно другим голосом, он кротко спросил. — В котором часу ты обещала матери вернуться домой?