Страхи мудреца. Книга 1

Ротфусс Патрик

Как ни кратко было это странное явление, я успел заметить кое-что, что меня шокировало.

— Обугленное тело Господне! — шепнул я. — У него же там свечи! А Лоррен об этом знает?

Симмон открыл было рот, чтобы ответить, но тут дверь распахнулась снова. Фигура Куклы заполняла весь дверной проем, черная мантия четко вырисовывалась на фоне теплого свечного света у него за спиной. Теперь он был в капюшоне, руки его были воздеты к потолку. Длинные рукава одеяния развевались в потоке воздуха. Но этот

же самый сквозняк подхватил его капюшон и наполовину стащил с головы.

— А, черт! — рассеянно сказал Кукла. Капюшон наполовину сполз ему на спину, закрыв один глаз. Кукла снова пнул дверь.

Вилем с Симмоном стояли с непроницаемыми лицами. Я воздержался от комментариев.

На секунду воцарилась тишина. Наконец из-за двери послышался приглушенный голос:

— Не могли бы вы постучать еще раз? А то без этого как-то не то.

Вилем послушно подступил к двери и постучал снова. После второго удара дверь распахнулась, и мы увидели перед собой внушительную фигуру в черном одеянии. Лица не было видно под капюшоном, длинные рукава трепетали на ветру.

— Кто взывает к Таборлину Великому? — провозгласил Кукла. Голос у него был звучный, но слегка приглушенный капюшоном. Он сделал театральный жест. — Не ты ли, Симмон?

Кукла сделал паузу, и его голос утратил театральную звучность:

— Мы ведь сегодня уже виделись, да?

Симмон кивнул. Я чувствовал, как он пытается сдержать смех, норовящий вырваться на свободу.

— Давно ли?

— Да где-то час назад.

— Хм… — капюшон кивнул. — Ну что, на этот раз лучше вышло?

Он поднял руку, чтобы снять капюшон, и я обратил внимание, что мантия ему великовата и рукава свисают до самых кончиков пальцев. Когда из-под капюшона показалось его лицо, он ухмылялся как ребенок, переодевшийся в папину одежду.

— Таборлина ты раньше не изображал, — заметил Симмон.

— А! — Кукла, похоже, был несколько обескуражен. — Ну а как у меня получилось на этот раз? В последний раз, я имею в виду. Хороший у меня Таборлин вышел?

— По-моему, неплохо, — сказал Симмон.

Кукла взглянул на Вилема.

— Мантия мне понравилась, — сказал Вил. — Но мне всегда казалось, что Таборлин говорил негромко.

— Угу…

Кукла наконец взглянул на меня.

— Привет.

— Привет, — ответил я самым вежливым тоном.

— Я тебя не знаю. Он помолчал. — Ты кто?

— Я Квоут.

— Ты так уверенно об этом говоришь… — сказал он, пристально глядя на меня. И снова помолчал. — Меня зовут Куклой.

— Кто тебя так зовет?

— Все.

— Что за «все»?

— Кто такие «все»! — поправил он, подняв палец.

Я улыбнулся.

— Ну ладно: кто такие «все»?

— «Все» значит «все те, о ком идет речь».

— И о ком же идет речь в данном случае? —

уточнил я, улыбнувшись еще шире.

Кукла рассеянно улыбнулся мне в ответ и сделал неопределенный жест.

— Ну, знаешь, все они. Люди.

И продолжал смотреть на меня все так же, как я бы разглядывал любопытный камушек или листок, какого прежде никогда не видел.

— А ты себя как зовешь? — спросил я.

Его это, похоже, несколько удивило, и он взглянул на меня по-иному, более обыденно.

— Ну, это уж слишком! — сказал он с легкой укоризной. Потом взглянул на стоявших молча Вилема и Симмона. — Ну что, вам пора войти.

Он повернулся и вошел в комнату.

Комната была не особенно просторна. Но тут, во чреве архивов, она выглядела на диво неуместно. Удобное мягкое кресло, большой деревянный стол и пара дверей, ведущих в соседние комнаты.

Повсюду были книги, книжные полки и шкафы, забитые до отказа. Книги лежали стопками на полу, валялись вокруг столов, громоздились на стульях. На одной стене я с удивлением увидел пару задернутых штор. Я с трудом отделался от впечатления, что за ними должно быть окно, хотя и знал, что мы глубоко под землей.

Комнату озаряли лампы и свечи, длинные тонкие церковные свечки и толстые столпы, покрытые наплывами воска. Каждый язычок пламени вселял в меня смутную тревогу — я не мог отделаться от мысли об опасности открытого огня в здании, наполненном сотнями тысяч драгоценных книг.

А еще тут были куклы. Марионетки, свисающие с полок и колышков, вбитых в стены. Сваленные грудой в углах и под стульями. Некоторые, в процессе изготовления или починки, валялись на столе вместе с инструментами. Некоторые полки вместо книг были забиты фигурками, искусно вырезанными и раскрашенными фигурками людей.

По пути к столу Кукла стащил с себя черную мантию и оставил ее валяться на полу. Под мантией оказалась самая простая одежда: жеваная белая рубашка, жеваные черные штаны и разные носки со штопаными пятками. Я обнаружил, что он старше, чем показалось мне сначала. Лицо у него было гладкое, без морщин, но волосы — белые как снег и редеющие на макушке.

Кукла освободил для меня стул, бережно сняв с сиденья маленькую марионетку и пристроив ее на ближайшей полке. Сам он уселся на стол, а Вилем с Симмоном остались стоять. К их чести, их это не особо смутило.

Порывшись в груде вещей на столе, Кукла достал бесформенный кусок дерева и ножичек. Еще раз пристально, изучающе взглянул на мое лицо и методично заработал ножичком. На стол посыпались мелкие кудрявые стружки.

Как ни странно, мне не хотелось никого расспрашивать о том, что происходит. Когда задаешь так много вопросов, как я, мало-помалу учишься соображать, когда это уместно, а когда нет.