Страхи Стихии в Чертовой Чаще
Шрифт:
Анна судорожно вздрогнула, с большим трудом сделала вздох и вцепилась матери в руку. Вокруг слетались десятки Страхов, учуявших кровь и плоть.
Стихия крепко прижала к себе дочь. Надо было забирать кинжал. Анну им не вылечить, но смогла хотя бы отгонять Страхов.
Без кинжала, вообще без всего, она была обречена. Бабушка оказалась права.
— Тише, родная, — шепотом запела Стихия, закрыв глаза. — Ночь настаёт…
Несколько Страхов ударились о её ненадёжное ограждение, разбрызгивая искры, и Стихия открыла глаза.
— Но ты не бойся… — слёзы мешали ей петь. — Солнце взойдёт.
Анна Уильям вдруг прогнулась в спине и стала неподвижной.
— Спи… спи дорогая… Слёзки утри. Тьма наступает, но солнце… солнце внутри…
Нельзя было позволять ей идти.
Но не будь её рядом, Честертон бы убежал, а Стихию убили бы Страхи. Анна и Себруки стали бы рабынями Богограда, или хуже того. Так что никаких возможностей не было.
Шах и мат, Стихия.
— Зачем ты послал нас сюда? — закричала она, вперив взгляд поверх багровых глаз. — Для чего?
Ответа не было. Его не было никогда.
Да, впереди, сквозь ветви деревьев, действительно маячил свет. До границы пристанища оставалось всего несколько метров. Значит, она умрёт в двух шагах от дома, прямо как бабушка.
Страхи прорвали защиту.
Стихия только моргнула, продолжая качать на руках дочь.
Эта ветка… прямо перед ней. Она такая странная. Длинная, тонкая и без листьев. Совсем не похожа на другие ветки. Больше напоминает…
Арбалетную стрелу! Ту самую, которую выстрелила Себруки. Стихия уставилась на сверкающий наконечник.
Серебро.
Стихия Вер-шинн ворвалась в пристанище через заднюю дверь, таща за собой обезвоженную дочь. Она едва доплелась до кухни и выронила стрелу из поражённой руки.
Кожа на ней стягивалась, а всё тело увядало. Когда вокруг столько Страхов, прорваться без потерь невозможно. Стрела позволила совершить последний отчаянный рывок.
Взгляд заволокло туманом. Из глаз лились слёзы, но, несмотря на них, она чувствовала в глазах такую сухость, будто целый час стояла на ветру. Веки не моргали, губы онемели.
Здесь есть… что? Что я ищу?
Пыль… Ведь так?
Она действовала неосознанно. На подоконнике стоит кувшин с серебром. На случай прорыва колец. Она отвернула крышку онемевшими пальцами. Их вид ужаснул её где-то глубоко внутри.
Умираю. Я умираю.
Зачерпнув кувшином с серебром воду из ведра, Стихия заковыляла к Анне, но, упав перед ней на колени, пролила на пол почти всю серебряную воду. На лицо дочери попало немного.
Прошу тебя, прошу.
Темнота.
— Мы здесь, чтобы быть сильными, — произнесла бабушка на краю скалы, смотря вниз на прибой. Пряди седых волос развивались на ветру, чем-то напоминая обрывчатые силуэты Страхов.
Она обернулась к
— Нас послал Господь Поднебесный. Это входит в Замысел.
— Удивила! — прошипела она. — Ты в свой поднебесный Замысел что угодно впишешь. Хоть разрушение мира.
— Я не потерплю от тебя богохульства! — голос её хрустел, как щебень под ногами. Она направилась к Стихии. — Ругай Господа сколько угодно, это ничего не изменит. Уильям был глупцом и идиотом. Ты же совсем другая. Мы Первопроходцы. Мы должны уцелеть. Когда-нибудь мы одержим победу над Злом.
Она прошла мимо Стихии. Та ни разу не видела улыбки на устах бабушки со смерти её мужа. Улыбка — пустая трата сил. А любовь… Любовь была уделом тех, кто остался Дома. Тех, кто пал от Зла.
— Со мной дочь, — произнесла Стихия.
Бабушка остановилась.
— Уильям?
— Кто же ещё?
Бабушка не ответила и продолжила движение.
— Ну, где твоё осуждение? — спросила Стихия, сложив на груди руки.
— Довольно! — ответила бабушка. — Мы Первопроходцы. Раз этому суждено случиться, пусть так и будет. Меня больше волнует судьба пристанища и долги перед этими проклятыми бастионами.
«Тут можешь не волноваться», — Стихия думала о убитых ею преступниках. — «Даже ты не осмелилась бы на такое. И подумать бы не смела».
Бабушка, дойдя до кромки леса, строго обернулась на Стихию, потом надела шляпу и шагнула вглубь.
— Мои дети — это мои дети! — прокричала ей вслед Стихия. — И воспитаю их так, как хочу я!
Бабушка скрылась во тьме.
Прошу тебя, пожалуйста.
Как хочу я!
Я тебя не потеряю. Не потеряю…
Стихия очнулась, жадно хватая ртом воздух. Её пальцы судорожно вцепились в половицы, взгляд направлен в потолок.
Жива. Она была жива!
Перед ней склонился старик Доб, он держал в руках кувшин с пылью. Стихия закашлялась и поднесла к шее пальцы — они были вновь живыми, плоть на них восстановилась. С шеей тоже всё хорошо, только несколько царапин серебра. Кожа повсюду была усыпана остатками потемневшего металла.
— Анна! — воскликнула она и вскочила на ноги.
Девочка лежала на полу у двери. Левый бок, на который пришлось касание Страха, весь потемнел. С лицом всё было более-менее хорошо, а вот рука иссушена полностью, как у скелета. Её ампутируют. Состояние ноги было тоже плохим, но нужно было её обследовать, чтобы сказать точнее.
— Дитя моя, — простонала Стихия, склонившись над дочерью.
Анна дышала. Это было самое главное.
— Я попытался, — сказал Доб. — Но вы уже и так сделали всё, что можно.
— Спасибо, Доб, — ответила Стихия и повернулась к этому старику с высоким лбом и простоватыми глазами.