Страна чудес без тормозов и Конец Света
Шрифт:
– Значит, именно так теряют себя? – уточняю я.
Старик молчит.
– Извините, что задаю столько вопросов, – говорю я. – Но я почти ничего не знаю о Городе. Все время боюсь что-то сделать не так. Кто этим городом управляет? Для чего ему такая высокая Стена? Почему каждое утро зверей выгоняют, а вечером запускают обратно? Что такое старые сны? Ничего понять не могу... А кроме вас, даже не у кого спросить.
– Я тоже не до конца понимаю, как здесь все устроено, – тихо отвечает Полковник. – К тому же, не все можно выразить словами. И еще есть то, о чем я не должен рассказывать. Но ты не волнуйся. В каком-то смысле, Город устроен справедливо. Постепенно он даст тебе все, в чем ты можешь нуждаться, и все, что тебе нужно знать. Ты должен всему научиться сам. Главное – знай: этот город совершенен. В нем есть все что угодно. Но если этого не понимать, то в нем нет ничего. Абсолютный ноль. Хорошо запомни это. Что бы тебе ни рассказывали другие, оно так и останется чужими рассказами. Лишь то, чему ты выучишься сам, станет частью тебя. И поможет выжить. Открой глаза и уши, включи голову – и ты увидишь все, что Город может тебе передать. А коли помнишь, какой ты был, – используй и это, пока не исчезло. Больше я тебе ничего не скажу.
Если Фабричный Квартал, в котором живет библиотекарша, утопил прежний лоск в безысходном мраке, то дома Резиденции в юго-западной части Города растеряли былую пышность в унылых сумерках. Все, что когда-то дышало весенней свежестью, давно расплавилось от летнего зноя, а потом задубело под зимним ветром. Двухэтажные коттеджи на склоне Западного холма строились так, чтобы под одной крышей раздельно жило три семьи, и лишь узенький вестибюль под козырьком в середине здания был бы общим. Все дома в Резиденции белые. Полностью белые, куда ни глянь: от перекладин под крышей до оконных рам и балконных перил. Каких только оттенков белого цвета не встретишь, бродя по склону холма: белый – ослепительно-яркий от свежей краски, белый – порыжевший за много лет от солнца, и белый – вылизанный дождями и ветром до потери всякого цвета.
Ни оград, ни заборов в Резиденции нет. Только у каждого входа – цветочная клумба в метр шириной. Ухаживают за клумбами всегда очень тщательно; весной на них распускаются крокусы, ноготки и анютины глазки, а осенью цветут космеи. Утопая в живых цветах, эти здания еще сильнее напоминают заброшенные руины.
Когда-то это был самый процветающий район в Городе. Всякий раз, спускаясь по тропинке с холма, я представляю себе, как носились по улицам дети, слышалось пианино, пахло горячим ужином. Моя память одну за другой распахивает прозрачные двери Времени, и прошлое Города оживает перед моими глазами. Когда-то здесь жили семьи государственных служащих. Люди не очень богатые, но и не самого низкого ранга; городские чиновники средней руки. И, как могли, берегли эту заводь своего размеренного благополучия.
Потом они все исчезли. Не знаю, куда и почему.
Теперь Резиденцию населяют отставные военные. Лишенные тени, никчемные, как опустевшие коконы насекомых, доживают они свою одинокую жизнь под всеми ветрами на склоне Западного холма. Беречь им давно уже нечего. В каждом коттедже Резиденции ютится по семь или восемь старых вояк.
Жилище, куда определил меня Страж, – небольшая комната в одном из этих домов. Под крышей со мной обитают полковник, два майора, два лейтенанта и сержант. Сержант готовит еду и следит за хозяйством, полковник отдает приказы. Точь-в-точь как в настоящей армии. Шесть стариков, которые всю свою жизнь занимались подготовкой к войне, ведением войны, устранением последствий войны, революциями, контрреволюциями – и не смогли найти ни времени, ни возможности создать собственную семью.
Каждое утро, проснувшись, они наскоро завтракают и без всяких приказов отправляются каждый на свою работу. Кто соскребать облупившуюся краску с домов, кто выпалывать сорняки на газонах, кто ремонтировать старую мебель, кто – грузить на тележку продукты, которые распределяют у подножья холма. Закончив утреннюю работу, старики садятся у дома на солнышке и предаются бесконечным воспоминаниям.
Доставшаяся мне комната находится на втором этаже и смотрит окнами на восток. Вид из окон не самый лучший: половину обзора закрывает вершина холма и лишь сбоку просматриваются Река и Часовая Башня. Похоже, здесь не живут уже очень давно: штукатурка на стенах покрылась темными пятнами, а оконные рамы – толстым слоем белесой пыли. Всей мебели – старенькая кровать, небольшой обеденный стол и два стула. На окнах – тяжелые шторы с едким запахом плесени. Половицы рассохлись и стонут при каждом шаге.
Каждое утро из соседней комнаты выходит Полковник. Мы вместе завтракаем, а потом задергиваем шторы как можно плотней и до полудня играем в шахматы. Кроме шахмат в обычный солнечный день заняться попросту нечем.
– В такой чудный день сидеть дома, задернув шторы, должно быть невыносимо для такого молодого, как ты, – замечает Полковник.
– И не говорите...
– Хотя мне, конечно, заполучить партнера в шахматы – только в радость. У здешних стариков игра не в почете. Я, наверно, последний, кому интересны шахматы.
– Почему вы согласились лишиться тени?
Старик долго разглядывает свои пальцы в ярком свете из расщелины между шторами. Затем отходит от окна и снова садится за стол напротив меня.
– Почему, говоришь? – повторяет он. – Наверно, я слишком долго защищал этот город. Наверно, мне казалось, покинь я его – вся моя жизнь потеряла бы смысл... Впрочем, так это или нет – сейчас уже не важно.
– И вы никогда не раскаивались в том, что остались без тени?
– Нет, – качает старик головой. – В этой жизни я не совершал ничего, за что бы теперь раскаивался.
Я съел стеной его обезьяну и расчистил место для своего короля.
– Отличный ход, – одобрил Полковник. – Защищаешь стеной единорога, а заодно высвобождаешь короля. Хотя, конечно, и даешь развернуться моему рыцарю...
Пока старик размышляет над следующим ходом, я кипячу воду и завариваю свежий кофе. Сколько таких же полудней у нас еще впереди, думаю я. В городе, обнесенном высокой стеной, выбирать особенно не из чего.
9
В ожидании длинноволосой я состряпал нехитрый ужин. Растер в ступке соленые сливы, приготовил из них соус для салата, обжарил в масле несколько сардин с бататами, потушил говядину с сельдереем. В целом вышло довольно неплохо.
До ее прихода еще оставалось время. Потягивая пиво из банки, я отварил имбирь в соевом соусе. Начинил фасоль кунжутной приправой. А потом завалился на кровать и стал слушать старенькую пластинку – фортепьянные концерты Моцарта в исполнении Робера Казадезуса 21 . Мне кажется, Моцарт особенно глубоко проникает в нас, если слушать его именно в старых записях. Хотя, возможно, это – лишь мой предрассудок.
21
Робер Казадезус (1899—1972) – французский пианист и композитор греческого происхождения. Во время Второй мировой войны жил и работал в США. После 1945 г. – директор Американской консерватории в Фонтенбло.
Перевалило за семь, за окном уже совсем стемнело, а ее все не было. В итоге я прослушал полностью 23-й, а за ним и 24-й концерты. Наверное, передумала и решила не приходить. Если так – я не могу ее осуждать. Как ни крути, а в решении «не приходить» явно больше здравого смысла.
Тем не менее, когда я стал выбирать очередную пластинку, в дверь позвонили. Я посмотрел в глазок: за дверью, прижимая к груди пачку книг, стояла девушка из библиотеки. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь и спросил, нет ли вокруг посторонних.