Страна кленового листа - начало истории
Шрифт:
В 1827 г. в Квебеке возник первый профсоюз — рабочих-печатников. В 1830 г. в Монреале начал действовать профсоюз обувщиков, в 1833 г. в Верхней и Нижней Канаде уже существовали профсоюзы печатников, плотников, портных и рабочих других профессий.
Что касается коренных обитателей, то в первой трети XIX в. в Канаде жили уже только остатки некогда могущественных индейских племен. Их последняя героическая попытка добиться самостоятельности была связана с англо-американской войной 1812–1814 гг. Конфедерация индейских племен на территории США и Канады под руководством легендарного Текумсе приняла участие в военных действиях на стороне Великобритании в надежде отстоять свои права на землю, но на переговорах в Генте при заключении мира англичане предали своих храбрых и верных союзников.
Условия существования канадских индейцев были ужасными. Упоминавшаяся уже А. Джемисон писала: «Они (индейцы. — В. Т.) сообщили мне, что их племя чиппева живет в окрестностях озера Гурон, где охотничий сезон был неудачным. Племя страдает от сильного голода и морозов, и они пришли сюда, чтобы просить Великого отца — губернатора дать им пищу и теплую одежду для женщин и детей. Они прошли по снегу 180 миль, и последние сутки никто из них не имел ничего во рту»{71}. Индейцы подвергались самой жестокой эксплуатации со стороны колониальных властей, многочисленных спекулянтов, торговцев и прочих любителей наживы. Зачинщиком грабежа был департамент по делам индейцев, сотрудники которого пользовались устойчивой репутацией жуликов и плутократов. Особой бесцеремонностью в обращении с индейцами отличались торговые компании Гудзонова залива и Северо-восточная, которые продолжали спаивать и обирать коренных жителей.
Бесчеловечное обращение и нужда вызывали сильное недовольство индейского населения, которое выливалось иногда в кровавые столкновения с колонизаторами. Так, в августе 1816 г. индейцы поселения Ред-Ривер (владения Компании Гудзонова залива) восстали против чиновников. В результате стычки 21 служащий компании и ее местный правитель были убиты.
Обострению социальных противоречий в канадском обществе сопутствовал кризис политического строя и национальных отношений в колонии. Обладавшие неограниченной властью губернаторы провинций и генерал-губернатор Британской Северной Америки, будучи военными по профессии, как правило, плохо разбирались в вопросах гражданского управления и совсем не знали канадской действительности. Всеми делами провинции заправляли Исполнительные советы, в которые, как мы помним, входили представители колониальной верхушки. В Верхней Канаде на протяжении 20 с лишним лет первую скрипку в совете играл лидер «семейного союза» архиепископ Торонто Джон Страхан.
На страже колониального режима стояли и Законодательные советы. Любой неугодный властям законопроект, одобренный ассамблеей, безнадежно застревал в этой инстанции. В годы борьбы за реформы накануне восстания 1837 г. в Нижней Канаде Законодательный совет похоронил 234 законопроекта, а в Верхней Канаде — 325!
Как уже говорилось, единственными выборными правительственными органами в колонии были провинциальные ассамблеи. Однако в условиях существовавшею строя они не обладали абсолютно никакой реальной властью, хотя олигархическая верхушка лезла из кожи вон, чтобы доказать сходство механизмов управления в колонии и метрополии. Это послужило поводом для довольно едкого замечания Ч. Диккенса в связи с открытием в одной из канадских провинций сессии местного парламента: «Церемония эта была столь тщательной копией с ритуала, соблюдаемого при открытии сессии парламента в Англии, с такой торжественностью, — только в меньших масштабах, — были выполнены все формальности, что казалось, будто смотришь на Вестминсте в телескоп, только с обратного конца»{72}.
Выборы в ассамблею проходили под контролем, а часто при грубом нажиме со стороны властей. Иногда избирателей попросту подкупали. Так, во время выборов 1836 г. голосовавшим за сторонников правительства тут же на месте выдавали патенты на участки земли.
И все же защитникам колониальных порядков год от года становилось все труднее обеспечивать лояльное большинство в нижней палате. Недовольство широких масс росло столь интенсивно, что начиная с 20-х годов XIX в. (а в Нижней Канаде еще раньше) население избирало в состав ассамблеи именно таких депутатов, которые выступали против правящей клики и колониального режима. Как правило, это были мелкие бизнесмены, адвокаты, реже — сеньоры и фермеры.
После англо-американской войны 1812–1814 гг. ассамблеи окончательно превратились в центры оппозиционных колониальному режиму сил и вступили в открытый конфликт с правительством.
Недовольство большинства населения провинций вызывала судебная власть в колонии. Она была объектом острой критики со стороны канадских патриотов. Судьи являлись послушным орудием в руках колониальной элиты, с их помощью местная олигархия на протяжении десятилетий расправлялась с неугодными и неблагонадежными с ее точки зрения лицами.
Коррупция имела место не только в высших судебных инстанциях, но и в кругу мировых судей. В одном из памфлетов тех лет писалось: «Лавочники занимают должности мировых судей. Они могут назначать на свои товары грабительские цены и одновременно обладают полномочиями принуждать к платежам. Сначала они преступники, а затем судьи… Деятельность нашего суда несправедливая, угнетательская и подвержена влиянию сверху»{73}.
Бедные поселенцы часто жаловались на беззакония, чинимые судебными властями: «Какой смысл подавать в суд на богатого. С ним невозможно мериться силой, так как судья все равно решит дело в его пользу». В результате в колонии процветало взяточничество, а общественные деньги нередко присваивали себе частные лица.
Колониальной казной бесконтрольно распоряжался губернатор. Она пополнялась за счет многочисленных налогов и поборов с поселенцев. Например, существовали налоги на бревенчатые и каркасные дома, на необрабатываемую часть земли для проживающих на ней владельцев, на рогатый скот, на лошадей, на кареты, на мельницы, на лесопильни и т. п. Почти каждая необходимая вещь облагалась налогом. Именно поэтому вопрос о налогообложении и о контроле над финансами провинции стал одним из основных в ходе освободительного движения в Канаде.
Важное место в колониальной системе занимала церковь. Католическая церковь, сохранив за собой некоторые права, стала ближайшим союзником и верной опорой колониального режима. «История отношений между колониальным правительством и церковью — это история потрясающей сделки, которая когда-либо имела место между церковными и государственными властями, чувствовавшими себя но способными что-либо сделать без обоюдного сотрудничества, но пытавшимися в то же время отстоять свои собственные интересы. Эта борьба была скрытой, взаимоотношения между сторонами облекались в дипломатическую форму, и каждая сторона уважала друг друга»{74}. Католическая церковь имела огромные доходы и пользовалась большим влиянием среди франкоканадского населения. Но еще более прочные позиции в колониальной Канаде того времени занимала англиканская епископальная церковь, за которой метрополия официально закрепила положение господствующей, «установленной» церкви. Эта церковь, крупнейший собственник земли, самым тесным образом была связана с колониальными властями, ее высшее духовенство составляло часть правящей олигархической клики.
В первые десятилетия XIX в. в Канаде еще более обострились далеко не дружественные отношения между франко- и англоканадцами. Ярко выраженную ассимиляторскую политику развернула администрация генерал-губернатора Джеймса Крэйга. Крэйг ненавидел франкоканадцев, подозрительно относился к их религии, сомневался в их лояльности и не верил в их способность управлять страной. Таким же было и его ближайшее окружение. Главный судья провинции Сьюэлл открыто заявлял, что Канада «должна быть превращена в чисто английскую колонию или же она будет окончательно потеряна»{75}.