Страна Лимония
Шрифт:
— ...и когда двести килограммов полетели вниз, вертолёт при наборе высоты аж затрясся от напруги. Пара секунд — и нас бы разнесло к едрёной матери вместе с этим складом!
— А ты сам где был? — спросил Виктор Колонок, пришедший из соседней палатки послушать участников операции, в результативности которой он ещё вчера утром сильно сомневался.
За друга ответил капитан Репа:
— Он сидел на кормовом пулемёте и бил прямой наводкой по нафарам.
— Репа, так за пулемётом должен был сидеть ты! — вмешался в разговор Герман.
— Я их косил из открытой двери.
— Ну и многих положил? ...А как же ты не вывалился? — полетели новые вопросы.
— А Репу пристегнули карабином за фал... — помог другу Филимонов.
— В двоих вроде попал, — перебил его Конюшов.
— Не трепись! Это я их из кормового уложил!
Герман немного послушал скромных героев и, раздираемый завистью, вернулся к отчёту. Скоро документ на двух листах был готов. Герман вложил его в папку и вышел из палатки, но вдруг вернулся.
— Мужики, а вы мой журнал не видели? — обратился он к друзьям, обсасывающим очередной героический эпизод.
— Это тот, что с бабами? — уточнил кто-то из толпы.
— Да, с ними...
— Белоусов во вторую палатку уволок, — дал наводку Колонок.
Герман решил не терять время и направился в штаб. «Бабы могут подождать», — резонно подумал он. В штабной палатке первое, что бросилось в глаза, был его журнал «Плейбой» с тем же разворотом и с той же девкой на нём, что и вчера. Над девкой склонился сгорбленный полковник Стрельцов, вооружённый, помимо очков, большой армейской лупой. Он беззвучно шевелил губами, читая через мощную оптику набранный мелким шрифтом комментарий к картинке.
— Разрешите обратиться, товарищ полковник! — что есть мочи гаркнул вошедший.
У старика выпала из рук лупа и с носа, зацепившись за одно ухо, сползли очки. Распрямляясь и возвращая очки в исходное положение, полковник закрыл топографической картой изображение голой девицы и наконец обернулся к Герману.
— Разрешите доложить, товарищ полковник! — продолжал капитан.
— Не разрешаю!
Герман слегка струсил.
— Это вы... Это вы, товарищ капитан, распространяете среди личного состава идейно ущербную литературу?! — приходя в себя и закипая от гнева, заревел полковник.
— Никак нет! Это подарок моего доверенного лица!
— Такого же похотливого, как и вы?!
— Никак нет! Как... — у Германа чуть не сорвалось «вы», но он вовремя спохватился.
— Договаривайте, капитан! — зловеще потребовал командир отряда, размахивая перед его глазами вытащенным из-под карты журналом.
Герман струсил не на шутку.
— Вы когда последний раз советские газеты читали? — строго спросил Стрельцов.
— Вчера, — честно признался побледневший офицер, имея в виду тот клочок газеты, что он пытался прочесть в загаженном окопе.
— А если бы эта дрянь попала в руки наших солдат! Какой пример вы подаёте подрастающему поколению!
Наступила гробовая тишина. Полковник с мрачным видом ходил из угла в угол. Наконец он брезгливо отбросил «Плейбой» на кровать.
— Вы хотя бы отдаёте себе отчёт... — с неприязнью глядя в глаза, снова обрушился он на стоящего по стойке смирно офицера. Но очередной разряд гнева был нейтрализован вторжением майора Белоусова.
— Разрешите, товарищ полковник!
Не дождавшись ответа, Белоусов вышел на середину палатки и протянул старику засаленный журнал «Пентхауз».
— Как вы просили, товарищ полковник! — докладывал, ни о чём не подозревая, майор. — «Плейбоев» не было, пришлось взять «Пентхауз», но бабы там даже лу...
— Вон!!! — заорал старый партизан, хватаясь рукой за сердце.
Оба офицера вылетели из штабной палатки.
— Что это он? — недоуменно спросил Белоусов сослуживца.
— Может, он этот номер уже читал, — стараясь выглядеть равнодушным, ответил Герман.
— Да нет же... Хотя... А-а-а! Я понял, — обрадовался майор. — Наверное, этот прощелыга Гаджиев ему первым принёс.
Прощелыга Гаджиев, будто услышав своё имя, спешил к штабу.
— Ладно, Гера, я побежал, — засобирался Белоусов, — мне ещё в бригаду на совещание.
Гаджиев уже поравнялся с обмякшим от такой передряги Германом.
— Что там случилось? Кто это дедушку довёл — орал как резаный.
— Я, — сделав виноватое выражение лица, признался молодой человек.
Капитан молча взял его под руку и повёл в свою палатку. При входе в его покои пахнуло дорогими духами. На второй кровати лежал пограничный майор Перекатов и читал газету «Правда». Перекатов отвечал за солдат-«срочников», которых почти целую неделю вводил в курс дела.
— Пётр Петрович, ты бы не прогулялся минут десять? — попросил его Гаджиев.
Майор встал и молча вышел. Гаджиев впился своими чёрными глазами в Германа. Лицом он напоминал какого-то киношного испанского гранда и мелкого торговца овощами одновременно.
— Ну и?..
Герман молчал, соображая, что бы ему сказать.
— Иса Мурадович...
— Вот, уже лучше.
— Иса Мурадович, — снова начал свою речь Герман, но тут же был остановлен.
— Знаю, уважаемый. Всё знаю! Зачем ты обидел Стрельцова?
— Я? Да чем я мог его обидеть?
— А кто сказал, что после шестидесяти лет у него в мозгу должны происходить необратимые изменения?
— Да не у него конкретно... И потом, это в журнале написано, а я только озвучил.
— В каком журнале?
— «Химия и жизнь».
— А-а-а! Так ты химик?
— Нет, физик!
— Зачем же ты эту фигню читаешь?
— В нашей стране вся научная интеллигенция этот журнал читает. И он совсем даже не научный. Он больше о жизни, чем о химии.