Страна Лимония
Шрифт:
К встрече готовился основательно: поднял его студенческое дело, внимательно прочитал, проверил по своим и милицейским учётам, подготовил план беседы, а для себя решил: никакого слюнтяйства — чёткость, сухость и строгость. Мысленно подогнал себя под образ Штирлица и с отрешённым и суровым выражением лица пошёл на встречу. Ждать студента-комсорга долго не пришлось, уже через пять минут после того, как Герман обосновался в одном из кабинетов военно-учётного стола, в дверь вежливо постучали.
— Войдите, — властно скомандовал оперработник в сторону обшарпанной двери. На его приглашение вошёл крепкий,
— Вызывали? — слегка волнуясь, спросил студент.
— Да. Вы Аркадий Гроссман?
— Да, я, — немного успокаиваясь, ответил он и миролюбиво взглянул на Германа. — А вы, судя по всему, из КГБ?
— Судя по всему... Присаживайтесь, меня зовут Герман Николаевич. Вы догадываетесь, о чём может пойти речь?
— Не только догадываюсь, но даже определённо знаю!
— Вот даже как! — несколько опешил Герман, выпадая из образа Штирлица.
— Герман Николаевич, ну вам же и так всё известно, и я не намерен отпираться.
— ?
— Я уже давно хотел сообщить об этом в КГБ, только всё не решался.
— Вот и расскажите, что это за мода у студентов пошла «маген Давидами» обвешиваться.
— Причём тут Давид какой-то... Герман Николаевич, вы мне не доверяете?
— Доверяю, — совсем стушевался Герман, — но... доверие нужно заслужить, — пытаясь вновь напялить испаряющийся на глазах образ Штирлица, добавил он, облекая последние слова в интонационную сталь.
— Не знаю, с чего начать...
— Начните с начала, — почти обрадовался оперработник, — хотя бы с того, когда эта звезда Давида впервые появилась?
— Вы издеваетесь?
— Ничуть, — снова входя в роль сурового следователя, парировал Герман.
— Тогда причём тут звезда? И кто такой этот Давид?
Герман начал подозревать, что и он, и студент держат в уме совершенно разные сюжеты.
— Ну, вы достаточно проницательный человек, Аркадий. Я же просто хотел зайти издалека, станцевать, что называется, «от печки», от вашего однокурсника Слонима...
— А, это вы про нашего Илью, что израильскую звезду себе нашил... А я-то думал! И что, она звездой Давида называется? Не знал, ей-богу, не знал! — Аркадий перевёл дух и даже рассмеялся. — Да, действительно, «от печки» начали. Если КГБ даже такие пустяки известны, то от вас вряд ли что можно скрыть. Герман Николаевич, скажите, а вы действительно про меня всё знаете?
До Германа стало доходить, что этот парень готов рассказать что-то, по сравнению с чем «маген Давид» на рукаве студента покажется невинной шалостью.
— Всё может знать Господь Бог, а нам хватает и сути.
— Тогда позвольте, я сам расскажу.
— Конечно, конечно, я весь внимание.
И Аркадий начал. То, что он в течение часа излагал оперработнику, казалось фантастикой. Аркадий имел близкую романтическую связь с любовницей известного диссидента Р. Для Германа эта встреча и полученная на ней информация буквально распахивали перед ним новые служебные горизонты. Он уже предвкушал, что совсем скоро ему дадут новую квартиру, спишут грехи его родственников
Фабула рассказа комсомольского вожака была незамысловатой. Его детство прошло в глухой деревушке в Горном Алтае. Там же в десятом классе он влюбился в свою землячку, студентку журфака Валентину и, несмотря на разницу в возрасте, почувствовал ответное влечение. Однако Валентина оказалась практичной женщиной и на пятом курсе вышла замуж за англичанина, тоже журналиста. Когда Аркадий учился на втором курсе, подруга его юности успела развестись и обосноваться в Лондоне. Летом она приезжала в их родную деревеньку, где Аркадий, успевший к этому времени жениться, тайно встречался со своей первой любовью. От неё он узнал о Р. и последней вспышке страсти дряхлеющего диссидента. Аркадий знал много. Непонятно, по какой причине, он был единственным человеком, кому изливала душу красавица Валентина.
Герман был потрясён, однако скоро пришёл в себя и, отбросив все напяленные ранее маски, спокойно предложил:
— Аркадий, пиши!
— Что писать?
— Подписку о сотрудничестве.
— Вы хотите сделать из меня агента?
— Да, агента, в будущем, возможно, — нелегала!
Аркадий вдруг замялся, и, уже когда он собрался с духом что-то сказать, Герман его опередил.
— Аркадий, а ты как полагаешь, Р. — это враг?
— Да, наверное... Хотя...
— У тебя сомнения?
— Нет, но...
— Слушай, ты что — в кусты? Мне за тебя в Лондон лететь?
— Вы хотите сказать, что мне предстоит поездка в Англию?
— Если будешь работать вместе с нами — то да! Будешь хорошо работать — наградим!
— Посмертно?
— Да! То есть... Тьфу на тебя, Аркадий! Шутки в сторону, садись и пиши: я такой-то, такой-то, выражаю добровольное согласие оказывать...
— Погодите, я не успеваю записывать.
— Да пиши, что хочешь и как хочешь, главное — добровольно, конспиративно и без разглашения. Сам сочинишь?
— Ага!
— Продолжай, а я выйду, покурю, и не забудь выбрать себе псевдоним, чтобы всё, как у людей, вернее — как у Штирлица. Понял? — Получив утвердительный ответ, ликующий Герман вышел в коридор и блаженно затянулся сигаретой, потом вернулся к Аркадию и в трёх словах объяснил, что надо делать с Ильёй, чтобы тот перестал баламутить народ своими семитскими заморочками.
Герману повезло дважды. Его рапорт и сообщение Аркадия повергло руководство управления в шок. Добрейший Михаил Иванович сказал, что такое везение — большая редкость. Ввиду форс-мажора, связанного с подготовкой Аркадия к установлению контакта с Р., с Германа сняли все мелкие сигналы и рутинные профилактики. Материалы на Илью с его «маген Давидом» передали майору Стеблову, который сначала упирался, потом чертыхался и, наконец, согласившись принять бумаги, сказал, что не верит в профилактику через общественность, поэтому «уроет гнусного жидяру» сам. Это было вторым везением Германа. Илья оказался упёртым студентом. Как таковой профилактической беседы майора с ним не состоялось. Со встречи Стеблов вернулся совершенно взбешённым. Он даже не предвидел хотя бы малейшего сопротивления со стороны какого-то сопливого студента, а между тем «этот жидяра» буквально задавил матёрого оперработника: