Страна негодяев

Есенин Сергей Александрович

Больные думы

Нет сил ни петь и ни рыдать, Минуты горькие бывают, Готов все чувства изливать, И звуки сами набегают. <1911–1912>

«Я ль виноват, что я поэт…»

Я ль виноват, что я поэт Тяжелых мук и горькой доли, Не по своей же стал я воле — Таким уж родился на свет. Я ль виноват, что жизнь мне не мила, И что я всех люблю и вместе ненавижу, И знаю о себе, чего еще не вижу, — Ведь этот дар мне муза принесла. Я знаю – в жизни счастья нет, Она есть бред,

мечта души больной, И знаю – скучен всем напев унылый мой, Но я не виноват – такой уж я поэт. <1911–1912>

Думы

Думы печальные, думы глубокие, Горькие думы, думы тяжелые, Думы, от счастия вечно далекие, Спутники жизни моей невеселые! Думы – родители звуков мучения, Думы несчастные, думы холодные, Думы – источники слез огорчения, Вольные думы, думы свободные! Что вы терзаете грудь истомлённую, Что заграждаете путь вы мне мой?.. Что возбуждаете силу сломлённую Вновь на борьбу с непроглядною тьмой? Не поддержать вам костра догоревшего, Искры потухшие… Поздно, бесплодные. Не исцелить сердца вам наболевшего, Думы больные, без жизни, холодные! <1911–1912>

Звуки печали

Скучные песни, грустные звуки, Дайте свободно вздохнуть. Вы мне приносите тяжкие муки, Больно терзаете грудь. Дайте отрады, дайте покоя, Дайте мне крепко заснуть. Думы за думами смутного роя, Вы мне разбили мой путь. Смолкните, звуки – вестники горя, Слезы уж льются из глаз. Пусть успокоится горькая доля. Звуки! Мне грустно от вас! Звуки печали, скорбные звуки, Долго ль меня вам томить? Скоро ли кончатся тяжкие муки, Скоро ль спокойно мне жить? <1911–1912>

Слёзы

Слезы… опять эти горькие слезы, Безотрадная грусть и печаль; Снова мрак… и разбитые грезы Унеслись в бесконечную даль. Что же дальше? Опять эти муки? Нет, довольно… Пора отдохнуть И забыть эти грустные звуки, Уж и так истомилася грудь. Кто поет там под сенью березы? Звуки будто знакомые мне — Это слезы опять… Это слезы И тоска по родной стороне. Но ведь я же на родине милой, А в слезах истомил свою грудь. Эх… лишь, видно, в холодной могиле Я забыться могу и заснуть. <1911–1912>

«Не видать за туманною далью…»

Не видать за туманною далью, Что там будет со мной впереди, Что там… счастье, иль веет печалью, Или отдых для бедной груди. Или эти седые туманы Снова будут печалить меня, Наносить сердцу скорбные раны И опять снова жечь без огня. Но сквозь сумрак в туманной дали Загорается, вижу, заря; Это смерть для печальной земли, Это смерть, но покой для меня. <1911–1912>

Пребывание в школе

Душно мне в этих холодных стенах, Сырость и мрак без просвета. Плесенью пахнет в печальных углах — Вот она, доля поэта. Видно, навек осужден я влачить Эти судьбы приговоры, Горькие слезы безропотно лить, Ими томить свои взоры. Нет, уже лучше тогда поскорей Пусть я иду до могилы, Только там я могу, и лишь в ней, Залечить

все разбитые силы. Только и там я могу отдохнуть, Позабыть эти тяжкие муки, Только лишь там не волнуется грудь И не слышны печальные звуки. <1911–1912>

Далёкая весёлая песня

Далеко-далеко от меня Кто-то весело песню поет. И хотел бы провторить ей я, Да разбитая грудь не дает. Тщетно рвется душа до нея, Ищет звуков подобных в груди, Потому что вся сила моя Истощилась еще впереди. Слишком рано я начал летать За мечтой идеала земли, Рано начал на счастье роптать, Разбираясь в прожитой дали. Рано пылкой душою своей Я искал себе мрачного дня И теперь не могу вторить ей, Потому что нет сил у меня. <1911–1912>

Мои мечты

Мои мечты стремятся вдаль, Где слышны вопли и рыданья, Чужую разделить печаль И муки тяжкого страданья. Я там могу найти себе Отраду в жизни, упоенье, И там, наперекор судьбе, Искать я буду вдохновенья. <1911–1912>

Брату Человеку

Тяжело и прискорбно мне видеть, Как мой брат погибает родной. И стараюсь я всех ненавидеть, Кто враждует с его тишиной. Посмотри, как он трудится в поле, Пашет твердую землю сохой, И послушай те песни про горе, Что поет он, идя бороздой. Или нет в тебе жалости нежной Ко страдальцу сохи с бороной? Видишь гибель ты сам неизбежной, А проходишь его стороной. Помоги же бороться с неволей, Залитою вином, и с нуждой! Иль не слышишь, он плачется долей В своей песне, идя бороздой? <1911–1912>

«Я зажег свой костер…»

Я зажег свой костер, Пламя вспыхнуло вдруг И широкой волной Разлилося вокруг. И рассыпалась мгла В беспредельную даль, С отягченной груди Отгоняя печаль. Безнадежная грусть В тихом треске углей У костра моего Стала песней моей. И я весело так На костер свой смотрел, Вспоминаючи грусть, Тихо песню запел. Я опять подо мглой. Мой костер догорел, В нем лишь пепел с золой От углей уцелел. Снова грусть и тоска Мою грудь облегли, И печалью слегка Веет вновь издали. Чую – будет гроза, Грудь заныла сильней, И скатилась слеза На остаток углей. <1911–1912>

Деревенская избёнка

Ветхая избенка Горя и забот, Часто плачет вьюга У твоих ворот. Часто раздаются За твоей стеной Жалобы на бедность, Песни звук глухой. Все поют про горе, Про тяжелый гнет, Про нужду лихую И голодный год. Нет веселых песен Во стенах твоих, Потому что горе Заглушает их. <1911–1912>