Страна пирамид. Новейшие открытия археологов в Египте
Шрифт:
Память о Хаемуасе и его работах в мемфисском некрополе пережила многие столетия. Уже в птолемеевское время царевич стал прообразом главного героя в цикле историй о мудреце Сатни [17] .
Египтяне времен Птолемеев жили с ясным ощущением того, что их цивилизация обладает глубокими древними корнями. Они предложили свое объяснение событиям тысячелетней давности: Хаемуас, конечно, искал в древних развалинах божественную мудрость! Эта версия нашла отражение в истории о том, как, желая добыть заветный свиток «Книги Тота», содержавшей все знания о земном мире и мире божественном, Сатни проник в гробницу царевича Нанеферкаптаха. Вопреки воле духа Нанеферкаптаха, которому погоня за «Книгой Тота» стоила жизней любимой жены и единственного сына, Сатни все же забрал свиток, став жертвой проклятия. Вскоре в хорошо знакомом храме Птаха он столкнулся наваждением: ему явилась прекрасная женщина, которая в обмен на свои объятия уговорила героя убить собственных детей. Добившись желаемого, она отвела его в свои покои, но затем исчезла, а Сатни оказался обнаженным
17
Имя героя, видимо, произошло от жреческого титула сетем, принадлежавшего Хаемуасу как жрецу Птаха.
По просьбе духа умершего царевича Сатни направился в Абидос, чтобы найти и перенести в Мемфис останки жены и сына Нанеферкаптаха. Сатни и его люди три дня и три ночи обследовали древний некрополь Абидоса, переворачивая упавшие стелы и читая имена на них. Но поиски оказались тщетными. Тогда сам Нанеферкаптах явился Сатни в образе старика-старожила и рассказал, что женщина и ребенок покоятся под гробницей начальника полиции. Поначалу Сатни отказался осквернять гробницу современника, подозревая, что старик просто хочет отомстить полицейскому чиновнику, но затем все же начал раскопки и действительно обнаружил останки жены и сына Нанеферкаптаха. Перенеся их на корабль, он приказал восстановить оскверненную гробницу в ее изначальном виде. Вернувшись в Мемфис, Сатни перезахоранил останки супруги и ребенка рядом с Нанеферкаптахом и запечатал погребение [18] . Так на закате своей истории египтяне пересказывали из уст в уста легенды об удивительном царевиче, который провел жизнь среди руин древних храмов и гробниц, предпочитая настоящему тайны прошлого.
18
Lichtheim M. Ancient Egyptian Literature. Vol. III: The Late Period. Berkeley, Los Angeles, London, 1980. P. 127–138.
Любопытно, что постройка Хаемуаса в северной Саккаре вплотную примыкала к более ранней сырцовой конструкции размером 25 x 22 метра. Сделанные в ходе раскопок находки – кирпичи с именами Аменхотепа II и Тутмоса IV, более двадцати стел с именем все того же Тутмоса IV, черепки дорогих сосудов с росписью голубой краской, фрагменты расписанной штукатурки, фаянсовых изразцов и золотой фольги – все свидетельствует, что это был, скорее всего, небольшой дворец, выстроенный в середине XVIII династии. Из знаменитой «Стелы сна», установленной при Тутмосе IV в лапах великого Сфинкса в Гизе, нам известно, что, будучи царевичем, Тутмос любил проводить время в пустынях близ Мемфиса, забавляясь стрельбой из лука и охотой. Не была ли сырцовая постройка, обнаруженная японцами, одним из царских «охотничьих домиков» на окраине великого столичного некрополя, где останавливался будущий Тутмос IV и другие члены царской семьи во время спортивных утех? Увы, сегодня это вряд ли получится выяснить. Теперь только камни и кирпичи достоверно знают, свидетелями каких событий они были.
Первые охотники за древностями
Хаемуас хотя и остается наиболее известным древним египтянином, чей интерес к прошлому приобрел практический характер, однако интересоваться древними памятниками жители долины Нила, конечно, стали задолго до него. Если оставить в стороне грабежи древних могил, которые происходили постоянно, и так называемые «бабушкины сервизы», под которыми в археологии понимают предметы предыдущих поколений из относительно недавнего прошлого, по разным причинам попавшие в более поздние комплексы (например, каменные сосуды с именами раннединастических царей под пирамидой Джосера), первые яркие примеры использования древних памятников в новых контекстах с целью связать прошлое и настоящее относятся, пожалуй, к эпохе Среднего царства.
Проблема восприятия египтянами своего прошлого и того, как оно менялось на протяжении тысяч лет, – это тема для отдельного большого разговора [19] . Однако стоит отметить, что в развитии интереса жителей долины Нила к памятникам древности, как и вообще в развитии древнеегипетского мироощущения, значительную роль сыграл первый крупный кризис централизованного государства. Он пришелся на годы так называемого Первого Переходного периода (около 2216/2166–2025/2020 гг. до н. э.), который сами египтяне именовали просто – «время болезни» [20] . Симптомами этой «болезни», по мнению древних, стали экологический кризис, натиск чужеземных племен, социальные катаклизмы и, в частности, первые массовые грабежи в некрополях. Первый Переходный период отделил мир Древнего царства от всей последующей истории нильской долины, навсегда изменив и самих египтян. Время разделилось на «до» и «после», и ощущение истории уже никогда больше не обладало той внутренней цельностью, которая, как кажется, присутствовала в египетском мировоззрении изначально. Памятники, созданные до «болезни», приобрели со временем особое значение и стали восприниматься как древние.
19
Tait J. (ed.). Never Had the Like Occurred: Egypt’s View of its Past. London, 2003.
20
Демидчик
Первые тексты, повествующие о реставрации памятников прошлого, относятся уже к Первому Переходному периоду, а в эпоху Среднего царства они стали обычными. Это и понятно. Египтяне воспринимали историю как череду правителей. Даже если очередной царь не находился в родстве с предыдущей династией, он называл всех предшественников на престоле своими «отцами». То же самое было справедливо и для правителей областей, так называемых номархов. «Сын» должен заботиться о памяти «отцов», но поскольку бурные события Первого Переходного периода во многом разрушили традиционные социальные институты и связи, в том числе династические линии наследования, и привели к власти правителей, легитимность которых нередко основывалась лишь на военной удаче, разорванную цепь времен требовалось восстановить. Выполнению этой задачи и служила начавшаяся по всему Египту еще во «время болезни» активная реставрационная деятельность.
Основатель XII династии Аменемхет I, выходец с юга, не имевший, видимо, даже отдаленных родственных связей с правителями Древнего царства, наверняка много размышлял об обосновании своих прав на престол. Его пирамида в Лиште, что примерно в тридцати километрах к югу от древнего мемфисского некрополя, оказалась буквально набита каменными блоками из заупокойных комплексов Хуфу, Хафра, Униса и, возможно, Пепи II в Гизе и Саккаре. Как будто царь торопился с возведением своей пирамиды близ новой столицы, а потому разбирал памятники предшественников на строительный материал. А можно вслед за Хансом Гёдике предположить, что Аменемхет I, претендовавший на то, чтобы закончить «время болезни», собирал в главном памятнике своего правления реликвии, связанные с царями прошлого [21] . В этом плане интересна другая история.
21
Goedicke H. Re-used Blocks from the Pyramid of Amenemhet I at Lisht. New York, 1971. P. 5–7.
В 1894 году Жак де Морган, бывший тогда главой египетской Службы древностей, раскапывал в Дахшуре пирамидный комплекс Сенусерта III, одного из последних правителей XII династии. В ходе работ он обнаружил две шахты с камерами, в каждой из которых находился травертиновый саркофаг. Кроме них, в камерах не было никаких признаков погребений. На протяжении следующих сорока лет считалось, что саркофаги эти относились к XII династии, так как шахты явно принадлежали к тому же времени, что и царский комплекс. Однако в начале 1930-х годов Джеймс Квибелл и Жан-Филипп Лауэр, проникшие в подземные галереи под пирамидой Джосера, нашли там травертиновые саркофаги, точно совпавшие с дахшурскими и по размерам, и по стилю. Более того, под ступенчатой пирамидой обнаружились две пустые платформы, размеры которых точь-в-точь совпали с размерами саркофагов, найденных Ж. де Морганом. Вывод напрашивался сам собой: при Сенусерте III два травертиновых саркофага вытащили из подземных помещений под пирамидой Джосера, перетащили в Дахшур и вновь захоронили поблизости от царской пирамиды. Но зачем это сделали? Второй раз саркофаги явно не использовались для погребений, а значит, важны были именно предметы или место, откуда их взяли. Положение обеих шахт в узком огороженном пространстве внутри царского комплекса наталкивает на мысль, что это тайник со священными вещами, сделанный при закладке пирамиды. Действительно, план пирамидного комплекса Сенусерта III имеет явные параллели с творением знаменитого Имхотепа. Не предназначались ли эти оригинальные саркофаги времени Джосера для укрепления невидимой связи между усыпальницами двух царей? Если так, то работы по извлечению саркофагов из-под пирамиды в Саккаре, которым ко времени Сенусерта III было уже около восьмисот лет, можно назвать одним из первых крупных эпизодов в долгой истории охоты за древнеегипетскими реликвиями [22] .
22
Dodson A. Egypt’s First Antiquarians? // Antiquity. 1988. Vol. 62. P. 516–517.
Загадочные скальные камеры и японский Хуфу
Находками времени Нового царства результаты японской экспедиции в Саккаре не ограничиваются. В 2001 году археологи из Страны восходящего солнца перенесли работы на юго-восток от памятника Хаемуаса, вниз по склону холма, надеясь найти скатившиеся туда блоки. Результат оказался самым неожиданным: в ходе раскопок обнаружили вырубленную в скале Т-образную камеру, внутри которой лежали многочисленные фрагменты статуй из необожженной глины, терракоты и дерева, а также керамика Среднего царства. Когда ученые собрали фрагменты, оказалось, что они принадлежали сразу нескольким уникальным скульптурам. Во-первых, это были два бюста (из терракоты и необожженной глины), изображающие людей с поднятыми к голове руками. Прямые аналогии этим находкам пока не известны, однако фигуры, судя по всему, изображали скорбящих. Другая важная находка – это терракотовая фигура лежащей львицы (или сфинкса), между передними лапами которой стояла небольшая царская фигурка. Увы, статуя оказалась сильно повреждена: голова львицы (или сфинкса) до нас не дошла, фигурка царя также была почти полностью уничтожена, сохранились лишь остатки ног. Это особенно досадно, потому что, согласно надписи рядом, фигурка изображала… царя Хуфу из IV династии!
Конец ознакомительного фрагмента.