Страна Со Шрамами: Крах Последней Империи
Шрифт:
– Значит, ты не видел ещё ничего. Вот это мы нашли в посёлке, – Даниил потянулся в свою сумку и достал рабочий планшет. Он открыл фотографию и протянул устройство Ивану. – Посмотри на это.
– Еб*ный ты почешись, Даня. Сибирь теперь вот так агитацию ведёт?
– Ну да. Рисуют по ночам, там где нет камер. Дохера где этот чёртов волк с мечом был нарисован. Один особо умный рисовал по углам домов и на заборах, причём местный. Патрульный наряд его спалил. Мужики немного походили за ним, понаблюдали, потом попытались его взять, тот убегает. Они хотели в него электропаралитическим выстрелить, а потом допросить. Но патрон оказался боевым. Тело привезли в местную управу СС. Пусть разбираются с его коммуникатором, если Сибирь его не заглушила. Только проблем прибавилось.
– Такова наша жизнь. Что в Гвардии, что у Секретной Службы. Лишь бы премии давали.
– Ты мне про премии не говори ничего. Самый край, что нам светит – Михалыч при всём строе руку пожмёт, и то не факт.
– Видать, накрылась моя пробежка. Пойдём до меня, тяпнем по стаканчику, а потом на построение.
– Да, почему бы и нет?
Они пришли в комнату Ивана и сели за стол. Возницын убрал книги и шахматную доску со стола в ящик и поставил посуду. Мутный самогон журчал в гранёных рюмках. Мясные консервы с овощами из продпайков наполняли воздух аппетитным запахом. Иван переоделся в полевую форму, товарищи пропустили по рюмке и лениво откинулись на старые деревянные стулья.
– Ты мне вот скажи, Вань, – бормотал Ерофеев, жуя тушёнку. – Каково это? Быть старшиной роты. Если копыта не протяну, то через год-другой могу проситься на твою должность.
– Да как тебе сказать, мужик. В любом деле есть свои плюсы. А есть и жирные минусы, – Иван налил ещё по одной. – Ну давай, за спокойные рубежи. Чтобы не знали мы горя, – он поднял рюмку, немного взболтал и быстро влил в рот. Старшина взял свой походный нож, отрезал ломоть хлеба из солдатской пекарни и намазал сверху кусок тушёнки, присыпав солью. – Вот смотри, Дань. На*уя мы с тобой вообще здесь находимся? Не для того, чтобы на рыбалку ходить на наше озеро по выходным, верно? Мы напросились сюда за быстрой выслугой.
– Да, согласен. Ну… У меня был выбор. Либо оставаться в рабочих, либо в Гвардию, – он выпил свою рюмку и закусил овощными консервами. – Я же родом из глухой деревни. Всего-то пять километров от южной границы. Потом всех нас переселили в продкомплекс, Там тихо, спокойно, но… Делать там нечего, прямо скажем, совсем. Нет, вру, мужик. Ты можешь в земле ковыряться по четырнадцать часов, шесть дней в неделю. Ты можешь записаться в стройотряд и уехать х*й поймёшь в какую глушь. Что там, что там, ты – никто, и звать тебя никак. Получай прод норму по талонам. Говно такое, что собаки морды воротят, обменивай трудочасы на позорную одежду с обувкой. А после сорока лет труда и страданий тебя списывают, оставляя за тобой ежемесячную минималку. А назвали-то как достойно. «Гарантированное довольствие по старости». Чёртовы морды кабинетные. Могли бы и по другому это назвать. «Сдохни с голоду, если скука с херовой жизнью не убьют тебя раньше». Или же, поступи разумно. Сходи на призывной пункт, чтобы остаться человеком.
– Я тоже так выбирал когда-то, – Иван выскреб остаток тушёнки на ломоть хлеба, поставил перед собой пепельницу и закурил. – Ты знаешь, не помню, рассказывал или нет. Вырос я в трудовом интернате. Вон, в соседнем городе, – он встал, открыл окно и вернулся за стол. – Нам было по шесть лет. В один день пропали родители. Как сейчас помню. Засыпали мы с Колькой в своих кроватях, когда у бабки гостили. А проснулись уже по дороге в РайКом Партии. Так в интернате и оказались. Нам воспитатели байки рассказывали. Будто родители пошли служить в секретные ведомства. И потому не приезжают к нам. Когда нам стукнуло по семнадцать, мы с Колей думали, гадали, куда нас распределят, на какой завод, или на стройку куда отправят. Разлучаться не хотели, сам понимаешь. И мы узнали такое, после чего мы с братом твёрдо решили, что хотим служить, – Иван заморгал намокшими глазами, хрустнул кулаком и потёр уголки глаз.
– Мужик. Ты чего? Рассказывай, что там было.
Иван вытер скупые слёзы, тоскливо выдохнул и продолжил: – Одним вечером, мы с пацанами бутылку водки раздобыли в городе. После отбоя собрались в библиотеке. Товарищ за библиотекой присматривал, а мы к нему, якобы, в помощь напросились на ночь. И были у товарища ключи от хозяйственных комнат. Мы выпили, дождались, когда уснёт завхоз и залезли в архив. Всем было интересно посмотреть свои личные дела. И мы с Колей нашли свои папки… – Иван замялся и пустил скупую слезу. Он посмотрел сержанту в глаза и со скорбью сказал: – Убили родителей… Они возвращались из соседнего посёлка, там где металлокомбинат. На лесной дороге их машину остановили неизвестные. На других бумагах были постановления из судов и от следователей. Там сказано, что родителей убили эти партизаны сраные. Чтобы машину отобрать. Потом и бабка наша слегла, как узнала эту новость. А через пару дней померла. Так было написано в архивах. Столько лет мы жили и не знали, почему мы в интернате, а не со своей семьёй. Почему нам врали воспитатели? Наверное, чтобы не расстраивать. Мы с братом не знали как жить с этим.
– Мне очень жаль, Вань. Почему ты это не рассказывал раньше?
– Не люблю это вспоминать, – Иван затянулся папиросой, протёр глаза и продолжил: – Так вот. В конце той весны приехали купцы ото всех ведомств, отбирали, кого куда направить. Был среди них один, никогда его не забуду. Глаза горят, смотрят прямо в душу. Чёрная форма, значок вот тут, – он потыкал пальцем чуть выше сердца, – шевроны, погоны капитана. Мы с братом, не думая, к нему подходим. И вот спустя… – он посмотрел в потолок и загибал пальцы. – Десять лет, у меня есть где жить, что пить и есть. Так что, быть старшиной роты разведки Гвардии – одно удовольствие, дорогой мой. Любой серый комбинезон перед тобой на задних лапках скачет, бабы из аграрки к себе часто зовут. Думают, что расписаться их позову и вытащу с земли.
– Ты мне вот что скажи. Ты не пошёл вместе с Колей в Гвардейское Офицерское Училище после учебки. А остался в личном составе дослуживаться. Почему?
– Нууу… Колька хотел в столице побывать. Прошёл отбор, поступил, доучился и получил свои две звезды на плечи. Как его учёба закончилась, он перевёлся в нашу часть. А мне и со старшинскими полосками хорошо живётся.
– Я долго голову ломаю. Ты как вообще к бабам из аграрки лазаешь? Если СС поймает, то вернёшься туда, откуда пришёл. Чёрную форму отберут и дадут грязный серый комбез.
– Не поймает. Наш Фадеев тоже туда ходит. Мы, бывает, и пьём всей компанией. Ну а как ты хотел? Бабу хочется, а расписываться – нет. Не вижу среди них тех, с кем можно и нужно создавать семью. Кстати. Почему я вообще попросился на границу. Тут всем на тебя насрать, делай что хочешь. Это в столице за любой косяк тебя могут оставить с голым задом, а то и в расход пустить. К тому же, на границах выслуга идёт быстрее, можно поучаствовать в боевых. Либо прочёсывать лес и искать партизанские землянки.
– А тебе не страшно в лес ходить? Получить пулю – такое себе удовольствие, знаешь ли.
– Страшно. Но очень интересно. Для меня это что-то вроде охоты. Только у этого зверя две ноги, крыльев нет, и мозгов побольше. Хотя в последнем, я не уверен. Ненавижу я их, Даня. Как вспомню те документы в архиве интерната… Ненавижу. Чтоб они подохли все.
– Но, так или иначе, мы потеряли пятерых на нашем участке застав за месяц. И боюсь, что это не конец, Вань. Не спроста партизаны коммуникаторы обрубают на месте. Чтобы не могли отследить. Пацанов уводят в лесные заставы и там допрашивают, зуб тебе даю. Не иначе как готовятся напасть и продвинуться вглубь Империи. Ты помнишь что было в том году?