Страна восходящего солнца
Шрифт:
А самолетов осталось уже совсем мало. Некоторые из них трудно разглядеть на фоне мрачного горизонта. Две машины – тренировочная и истребитель «Мицубиси» – возвращаются к нам. Мы кружим над ними и следим, как они выполняют маневр и снова устремляются на врага. Тот «Мицубиси»! Это же Тацуно! Да, я прав. Он был в составе последнего клина – единственный морской самолет! Две машины ныряют вниз, нацеливаясь в центр конвоя. Вдруг тренировочный самолет рядом с Тацуно подбивают, буквально срывая с неба. Его крыло и хвост отрываются, и он с бешеной скоростью куда-то уносится. Теперь Тацуно один. Его еще не подбили. Он идет в красивую атаку. Так нас не учили даже в летной школе. Тацуно! Тацуно! Пламя вырывается из хвостовой части его машины, но он продолжает лететь. Оранжевые пальцы зенитного огня достают Тацуно. Самолет движется в полосе сплошного огня, но американцы не могут остановить его. Тацуно! Танкер впереди рассекает свинцовые волны. Они
Что еще осталось несказано и недосказано? Конечно, много. Например, что чувствовали камикадзэ, которые остались в живых, какова была их судьба. Можно выделить минимум три четкие категории выживших: те единицы, кто каким-то просто невероятным чудом уцелел после совершения атаки (!) и попал в плен, те, кто просто так и не дождался приказа на вылет, и те, кто вернулся, не найдя цели. Первых, естественно, было совсем немного. В мемуарах одного американского морского офицера речь идет о трех водителях торпед кайтэн, у которых во время битвы за Филиппины поломались моторы, и их вынесло течением к месту, где находился его эсминец. Американцы спустили шлюпку и подобрали японцев, долгое время пробывших в открытом море и ослабевших до такой степени, что не смогли совершить сэппуку (которое они попытались сделать при приближении врагов). Неудавшихся смертников подняли на борт корабля ВМФ США и выходили, дальнейшая их судьба неизвестна, видимо, они были отправлены в лагерь для военнопленных и впоследствии репатриированы.
Подобные неудачи случались и с летчиками, особенно с теми, кто в конце войны шел в атаку на старых, разболтанных самолетах. Иногда такие машины падали, не добравшись до цели, и летчики получали шанс выжить, которым некоторые пользовались. В мае 1945 года младший лейтенант Аоки Ясунори атаковал американский эсминец у берегов Окинавы и попал в плен, когда его самолет развалился, ударившись о воду рядом с целью. Когда его в полубессознательном состоянии вытащили из воды, летчик, по воспоминаниями американских моряков, отказывался от еды и сигарет и попытался покончить с собой, прокусив язык (кстати, старый способ ниндзя, требующий, однако, колоссальной силы воли). Излеченный корабельным доктором Аоки отказался от дальнейших попыток суицида. Известный мастер каратэ Одзава Осаму также прошел в молодости интенсивный курс обучения пилотажу на одной из многих секретных баз, готовясь умереть за родину и императора. Он вспоминал, что однажды их командир перед строем задал вопрос, есть ли среди присутствующих добровольцы. Одзава вместе с десятками других пилотов сделал шаг вперед. «Вернуться с этого задания вам не суждено», – сказал командир. «Для нас это была великая честь», – вспоминал впоследствии Одзава Осаму.
И вот, в четыре часа утра 29 апреля 1945 года, опрокинув чарку сакэ, которая должна была стать последней, Одзава поднял в воздух старенький самолет. Стартовавший с аэродрома первый пилот успешно взлетел и нашел свою гибель уже у цели. Следующему летчику подняться высоко в воздух было не суждено – старый биплан, не набрав высоты, рухнул на землю. Одзава, прочитав последнюю молитву, начал свой путь в небо. Рядом с ним лежал семейный самурайский меч. Самолет был напичкан бомбами: Осаму было приказано рухнуть на американские корабли, расположенные у побережья Окинавы. Получив приказ отправиться в путь, Одзава с уверенностью впился руками в штурвал. Но, поднимаясь к солнцу, самолет вдруг затрясся и стал падать… Одзава очнулся только двенадцать дней спустя. Вид у него был далеко не самый бравый, а его состояние здоровья оставляло желать лучшего. Пробитое легкое было прооперировано. Хуже дело обстояло с лопнувшей барабанной перепонкой. Врачи констатировали также частичную потерю зрения и многочисленные переломы. Для того чтобы Одзава не нанес вреда себе сам, его привязали к койке. Впочем, потомку древнего рода Такэда не суждено было тогда умереть – он прожил долгую плодотворную жизнь, став одним из лучших каратистов стиля Сётокан.
Читателя, возможно, несколько удивит фраза о том, что Одзава привязали к койке в японском же госпитале, чтобы он не покончил с собой. Такое было вполне возможно – почти все выжившие камикадзэ испытывали колоссальную опустошенность после неудачного вылета, причем это касалось и тех, кто вернулся с задания, не найдя целей. Надо сказать, что и отношение к тем, кто вернулся, было разным, но чаще всего – негативным, от сдержанно-отрицательного до откровенно презрительного, часто совершенно незаслуженных упреков в трусости и глупости.
Лучше всего состояние выживших по этой причине камикадзэ описал лейтенант Нагацука: «Под этими облаками в каждой точке меня ожидала верная смерть, и только облака не дали продолжить наш последний полет. Теперь мне давался шанс. Жить в этом мире дальше. Благодарить ли мне небеса или проклинать их за то, что они прервали мой путь? Будет ли у меня возможность вылететь снова? Я очень хорошо знал, что на нашей базе кончилось горючее, и никто не мог сказать – снабдят ли им нас вообще… Нет, это была моя первая и последняя возможность атаковать. Я оставил базу с твердым намерением пожертвовать своей жизнью. Насколько же постыдным было возвращаться!»
Командир звена скомандовал возвращаться на базу, и Нагацука с неохотой подчинился, хотя всю дорогу домой думал, а не стоило ли оставить товарищей и продолжить полет в одиночку, хотя из-за облачности и сильного дождя шансов найти цель не было. «Как я мог это сделать?… До тех пор пока мне предоставится другой случай вылететь, я буду страдать и от себя самого, и от других. Поскольку я решил пожертвовать своей жизнью, мне следовало идти до конца. Оправдываться тем, что я не мог видеть американские корабли – это просто предлог. Люди скажут, что я предпочел унижение славной смерти. Какой стыд!»
После возвращения на базу именно так и случилось. Командир авиагруппы вызвал к себе Нагацука и прочих оставшихся в живых летчиков и устроил форменный разнос: «Вы – первые летчики отряда специального назначения в нашем подразделении. Шестеро из вас выполнили свой долг до конца, хотя им и не удалось потопить ни одного вражеского корабля [дело в том, что шесть пилотов просто спикировали в воды Японского моря, не желая возвращаться на базу и не подчинившись приказу о возвращении или просто не заметив его – приказ был отдан взмахом руки и крыльев машины командира. Рация была слишком дорогостоящей аппаратурой, не устанавливавшейся не только на самолетах для камикадзэ, но и на других японских истребителях. – Д. Ж.]. Совершенно очевидно, что они были готовы к смерти еще до взлета. Но вы – вы не смогли подготовить себя. И вот, вы вернулись под предлогом плохой по годы. Презренные трусы! Вы никогда не станете истинными офицерами. Вы все еще просто студенты. У нас нет больше топлива, а вы истратили то немногое, что у нас было… Почему вы не смогли умереть достойно?… Стыдитесь! Фактически вы бежали перед лицом врага. Вы обесчестили наше подразделение и деморализовали моих людей… Я сажаю вас под арест и приказываю переписывать священные слова Его Величества вплоть до дальнейших распоряжений [имеется в виду приведенный нами выше «Императорский рескрипт солдатам и матросам» императора Мэйдзи. – Д. Ж.] ».
Страдая от чувства стыда и угрызений совести, Нагацука с трудом сумел справиться с таким состоянием. «У меня не было ни малейшего ощущения того, что я чудом избежал смерти. Еще менее ощущал я какую-либо радость от того, что снова нахожусь на базе. С опустошенной душой шел я по тропке, ведущей к подземной казарме. Я не пытался обходить лужи, ступал прямо по ним, не видя, где нахожусь, совершенно рассеянно, не ощущая – иду ли я или шатаюсь, как пьяный. Вокруг простирались кукурузные поля… кукуруза имела право продолжать расти, по крайней мере до осени, тогда как мое существование было незаслуженным и временным… Мой меч, конверт с моим завещанием – все лежало на моей койке. Я написал тогда «погибший капитан Нагацука» [Нагацука заранее «произвел себя» в капитаны, повысив в завании на две ступени, что обычно и происходило в таком случае. – Д. Ж.]. Теперь этот кусок бумаги наполнил меня отвращением, он бросал мне вызов, он оскорблял меня. В ярости я схватил конверт и разорвал на мелкие куски. Затем я сбросил все с койки. Никто не посмел сказать ни слова. Даже лейтенант Танака, всегда болтавший не переставая, молчал. Все мы были раздавлены стыдом, мучимы угрызениями совести. Вытянувшись на койке, я постарался заснуть, но не мог. Состояние возбуждения сменилось огромной физической и духовной усталостью».
Вскоре американское авиасоединение было отведено из вод вокруг Окинавы, и Нагацука так и не получил шанса на второй вылет. Он пережил войну, написал свои уникальные мемуары, но, похоже, так до конца и не избавился от чувства неудовлетворенности тем, что все его «попытки получить возможность умереть как патриот закончились неудачей». Из приведеного выше отрывка видно, что мнение о том, что нередко кадровые офицеры в душе считали вчерашних студентов-камикадзэ ненадежными выскочками, которые греются в лучах славы, небеспочвенно. Впрочем, в данном случае многое зависело от личности командира авиаподразделения – мы знаем, что некоторые камикадзэ несколько раз вылетали на задание и когда они возвращались, то отнюдь не встречали таких унижений, как Нагацука. По некоторым данным, летом 1945 года до 50 % летчиков возвращались с задания, не найдя целей. Трижды вылетал на задание Ямамура Кэйсукэ, пилот пилотируемой бомбы «Ока», и трижды бомбардировщик, несший его бомбу, возвращался на базу.