Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам
Шрифт:
В ходе великих миграционных движений решения Меркель и ее предшественников перечеркнули все их права на справедливость. Представители либерального крыла европейского политического спектра имели основания чувствовать себя удрученными тем, как попираются их обычаи и законы, и, казалось бы, бесконечными изменениями в их либеральных обществах: изменениями, которые ставят под угрозу тщательно сбалансированные экосистемы, из которых эти общества состоят. Либералы в Европе могли справедливо задаться вопросом, могут ли общества, являющиеся продуктом длительной политической и культурной эволюции, существовать при таких темпах иммиграции. То, что на передовой эры массовой миграции постоянно возникают угрозы сексуальным, религиозным и расовым меньшинствам, должно было насторожить гораздо больше либералов, чем возможность того, что, проводя «либеральную» иммиграционную политику, они могут потерять свои либеральные общества.
Призыв к справедливости иного рода мог исходить и от людей более консервативного склада ума. Такие
К 2015 году Европа уже провалила самую легкую часть иммиграционной головоломки. Начиная с послевоенного периода и вплоть до сейсмических движений нынешнего столетия она шла к фундаментальному изменению природы европейского общества из соображений личного комфорта, лени и политической некомпетентности. Поэтому неудивительно, что она не справилась и с более сложным испытанием — миграционной проблемой, с которой канцлер Меркель столкнулась в прямом телеэфире во время беседы с одиноким ливанским подростком, а затем смирилась, когда речь зашла о несметных миллионах (для большинства людей, которые ненавидят толпы, но жалеют отдельных людей, это было прямо противоположное мнение). Она неправильно поняла, что такое добродетель. Меркель могла бы быть милосердной к нуждающимся и при этом не быть несправедливой к народам Европы. Как этого можно было добиться?
Первый способ — вернуться к основам проблемы: прежде всего к вопросу о том, для кого существует Европа. Те, кто считает, что она для всего мира, никогда не объясняли, почему этот процесс должен быть односторонним: почему европейцы едут в любую другую точку мира — это колониализм, а остальной мир едет в Европу — это справедливо и честно. Они также никогда не предполагали, что миграционное движение имеет какую-либо цель, кроме превращения Европы в место, принадлежащее всему миру, при этом другие страны остаются домом для их жителей. Кроме того, они добились успеха лишь благодаря тому, что лгали общественности и скрывали свои цели. Если бы лидеры Западной Европы в 1950-х годах или в любой другой момент с тех пор сказали своим гражданам, что цель миграции — коренным образом изменить концепцию Европы и сделать ее домом для всего мира, то, скорее всего, народы Европы восстали бы и свергли эти правительства.
Даже до миграционного кризиса последних лет самой большой проблемой всегда была проблема настоящих беженцев. Как и их общественность, политические лидеры придерживались постоянно противоречивых взглядов на этих беженцев — противоречивых взглядов, высказанных не только друг другу, но и самим себе. Никто не мог допустить, чтобы ребенок утонул в Средиземном море, но и впустить весь мир, если он находится на наших берегах, тоже было бы нецелесообразно. Летом 2016 года я разговорился с двумя бангладешцами в Греции. Один из них, 26-летний парень, проехал через Индию, Пакистан, Иран и Турцию, чтобы попасть на Лесбос. По его словам, «во время путешествия я повсюду видел трупы». Он потратил на это путешествие 15 000 евро и сказал, что ему пришлось покинуть Бангладеш, потому что он был связан с политической оппозицией. «Мой отец — управляющий банком», — сказал он. «Дело не в деньгах. Дело в жизни. Все любят свою родину», но «девять из десяти человек находятся здесь, потому что хотят жить». Факты свидетельствуют об обратном, а именно о том, что главной приманкой является экономическая привлекательность. Но даже если бы все, кто приезжает в Европу, оказывались перед лицом неминуемой смерти на родине, Европа практически не смогла бы принять эти несметные миллионы. Таким образом, даже уточнение ошибок европейской миграции само по себе основано на ошибке.
Некоторые говорят, что кризис в первую очередь касается не Европы, а всего мира, что даже разговоры об этом — это европоцентристский взгляд на вещи. Но нет никаких причин, по которым европейцы не должны быть или чувствовать себя евроцентричными. Европа — дом европейских народов, и мы имеем право быть домоцентричными в той же мере, что и американцы, индийцы, пакистанцы, японцы и все остальные народы. Последующее утверждение о том, что мы должны направить свои силы на «решение» мировых проблем, является отвлечением внимания. Не в силах Европы «решить» ситуацию в Сирии. Тем более не в наших силах одновременно повысить уровень жизни в странах Африки к югу от Сахары, разрешить все мировые конфликты, повсеместно защитить права либералов и решить все проблемы политической коррупции во всем мире. Тем, кто представляет эти проблемы как проблемы, которые может решить Европа, следовало
Тот, кто находится у власти и искренне хочет помочь мигрантам, мог бы провести ряд мер. Например, они могли бы сделать приоритетной политику удержания мигрантов вблизи страны, из которой они бегут. Эксперты по миграции, в том числе Пол Коллиер и Дэвид Гудхарт, еще до нынешнего кризиса объясняли важность такой политики. [245] Она позволяет избежать культурных проблем, возникающих при поощрении людей к путешествию на дальний конец другого континента. Она также позволяет людям легче вернуться домой, когда закончится бедствие, от которого они бегут. На протяжении всего сирийского кризиса Турция, Ливан и Иордания принимали огромное количество беженцев. Британия и другие страны выделили огромные суммы на помощь, чтобы облегчить ситуацию в лагерях беженцев и других местах, где живут сирийские беженцы. Политика, подобная предложенной Кольером, когда европейские страны платят мигрантам за работу в странах Ближнего Востока (где по причинам местных настроений действующее трудовое законодательство часто не допускает беженцев к работе), была бы конструктивной. В основе таких идей лежит мнение, что для сирийца лучше иметь возможность работать в Иордании, чем быть безработным где-нибудь в Скандинавии.
245
Paul Collier, Exodus: Immigration and Multiculturalism in the 21st Century, Allen Lane, 2013; David Goodhart, The British Dream: Successes and Failures of Post-war Migration, Atlantic Books, 2013.
Более того, деньги, которые такая страна, как Швеция, платит за размещение иммигрантов в Швеции, — это расточительство, даже если бы забота об иммигрантах и потенциальных иммигрантах была единственной заботой шведского правительства. Нехватка жилья в Швеции — которая, как и в Великобритании, во многом вызвана иммиграцией — создает огромные проблемы для шведского правительства. Не в последнюю очередь это касается финансовых проблем. В южноевропейских странах, таких как Италия или Греция, временным решением проблемы мигрантов является размещение их в палатках. Из-за холодного климата Швеции размещение мигрантов в палатках обходится в 50–100 раз дороже, чем на Ближнем Востоке. Как отметил доктор Тино Санандаджи, размещение 3000 мигрантов в палатках в Швеции обходится дороже, чем финансирование самого большого лагеря беженцев в Иордании (в котором проживает около 100 000 сирийских беженцев). [246]
246
Эрико Матиас Таварес, «Швеция на краю пропасти? — Интервью с доктором Тино Санандаджи», 21 февраля 2016 г., на https://www.linkedin.com/pulse/sweden-brink-interview-dr-tino-sanandaji-erico-matias-tavares.
Еще одна политика, которую европейские лидеры могли бы начать с самого начала, — обеспечить рассмотрение ходатайств о предоставлении убежища за пределами Европы. По юридическим и организационным причинам не имеет смысла начинать процесс выяснения, кто является законным просителем убежища, а кто нет, как только мигранты окажутся в Европе. Именно такой политики придерживалось правительство Австралии, когда в течение последнего десятилетия оно столкнулось с потоком лодок с мигрантами, направлявшимися в его страну в основном из Индонезии. Как и в случае с ситуацией в Средиземном море, несколько лодок затонуло, и общественность выразила огромное сочувствие мигрантам. Но центры убежища в Австралии были переполнены, а оформление документов превратилось в юридический кошмар, как только мигранты оказались в Австралии. Хотя это водное пространство гораздо шире Средиземного моря и количество мигрантов никогда не было сопоставимым, австралийское правительство ввело чрезвычайную политику, которая быстро привела к сокращению числа лодок, отправляющихся в путь. Они использовали острова Науру и Манус, расположенные у побережья Папуа — Новой Гвинеи, в качестве центров временного содержания и обрабатывали там просителей убежища. Австралийские правительственные суда также все чаще обнаруживали и возвращали обратно суда, направлявшиеся в Австралию нелегально.
Ситуация не совсем аналогична, но австралийские официальные лица с самого начала нынешнего европейского кризиса в частном порядке говорили, что именно таким образом Европе в любом случае придется преодолевать свой кризис. При наличии политической воли и финансовых стимулов нет причин, по которым европейские правительства не могли бы заключить соглашения с правительствами различных стран Северной Африки о создании объектов на их территории. На определенном этапе не исключен процесс «аренды» территории в Ливии. Это, безусловно, осуществимо в Тунисе и Марокко, а французское правительство могло бы помочь убедить алжирцев сотрудничать подобным образом. Египет также можно было бы стимулировать в рамках его пакетов европейского сотрудничества. Рассмотрение заявлений в Северной Африке не только окажет сдерживающий эффект, как это было в случае с Австралией, но и даст европейской системе убежища возможность перевести дух.