Странненький

Админ, привет!

Кидаю этот пост в предложку без особой надежды. Хочешь – ставь, не хочешь – удали. Судя по тому контенту, который ты размещаешь в этом паблике, у моей истории есть шанс. Твои подписчики такое любят. Хотя могу ошибаться.

Мы не знакомы лично, но, помнишь, ты публиковал про наш выпускной, после которого мы замутили пострелушку? Какой-то дрищ из команды противника засадил мне тогда клюквой в ухо. То был мой первый и последний опыт участия в страйкбольной движухе. Я как чувствовал, что ещё «наиграюсь» в это досыта.

Наверное, не помнишь уже, давно было. И про то, как банил меня на месяц, за коммент, в котором я назвал одного

Ладно, отставить пустой трёп не по теме. В общем, на твоё усмотрение. Если сочтёшь стоящим – можешь подсократить или опустить какие-то места. Я понимаю, что мой рассказ выглядит как бред не очень здорового человека. Есть немного. Я всегда был, скажем… странненький. Меня и учителя, и одноклассники так называли. Но не с глумом, а так, кто с опаской, кто с какой-то скрытой завистью. Как будто моя странность была сверхспособностью, которой просто нужно было суметь найти применение. Сегодня детей со странностями не принято так называть, теперь они все особенные. Вот и я из-за своих периодических ступоров и оцепенений был в их глазах «особенным».

Ни мне, ни им не дано было узнать, чем эти мои особенности однажды обернутся.

Всё, вступление закончил, сама история ниже. Только не стебись раньше времени. Это всё чистая правда.

***

В апреле 2014 года меня отчислили со второго курса Южного Федерального университета. Не за неуспеваемость – долг у меня, правда, имелся, как и у половины группы, но все попытки пересдачи я ещё не исчерпал. А вот материальные возможности у моей семьи оказались исчерпаны. Как иностранный студент я поступил по контракту, и за учёбу нужно было регулярно отстёгивать немалые деньжата.

Если на первом курсе всё было без проблем, то на втором всё сильно усложнилось. Бате пришлось бросить шахту, где добыча ушла в крутое пике вместе с зарплатами, и выйти на пенсию. Вместе с регрессными выплатами, её с трудом хватало на текущие расходы семьи и обучение старшей сестры. Мама, нянечка в детсаду, особым вкладом в семейный бюджет похвастаться не могла. Ну а я… Уезжал в надежде найти в Ростове серьёзную подработку, зацепиться и стать на ноги. В реальности только наделал долгов по дурости.

В общем, с перечислением оплаты за второй семестр мы тянули до последнего, но так ничего и не наскребли. Против кредита батя пошёл на принцип, упёрся – ни в какую. Если б я в политех пошёл – другое дело, но мою специальность он считал бесполезной, и вроде как, даже постыдной. Всё попрекал меня, мол, дурачок, почему в Луганск или Донецк не поступил. Ближе добираться. Дешевле. А может и на бюджет бы смог (это вряд ли). Проблем бы не знал. Сглупил – сам теперь и выкручивайся. Я и выкручивался, как мог. То есть стоически забил, конечно. Как и подобает юному философу, по совместительству – раздолбаю.

Нужно сказать, что при поступлении я был единственным студентом с Украины на потоке. Африканцы были, китайцы были, были из Приднестровья. А с Украины, насколько я знаю, только я. В те времена для украинцев было уже не комильфо учиться в России. Поступить в Киев или Харьков – отлично, в Европу – престижно. Нашёлся только один альтернативно одарённый из Новошахтёрска, кому это показалось годной идеей.

Я.

Родителям я живо обосновал решение тем, что в Ростове живёт наша родня, у которой я могу остановиться. Буду под присмотром, так сказать. Сработало.

Пояснять свои мотивы мне не хочется – всегда найдутся те, кто готов охаять чужое мнение, – но придётся. Ну, вот представьте, русский для вас родной язык, на котором вы думаете. И вам придётся изучать на нём философию. То есть бытие называть буття, познание – пiзнання, а общество – суспiльство. Нет, что ни говорите, при всей певучести и красочности малороссийского наречия, для философии оно не очень подходит, так же, как считается, не подходит немецкий для объяснений в любви, а китайский – для того чтобы стать языком международного общения.

Говоря проще, как и любому юнцу, мне не хотелось напрягаться – вникать и осваивать лишнее. Хотелось провести следующие четыре года с минимальными энергетическими затратами мозга. В этом не было ни капли политики или сознательного выбора идентичности. На Донбассе с этим вообще мало кто заморачивался. До Майдана.

Майдан.

Мне кажется, самые ранние неполадки в сознании я зафиксировал именно в конце 2013 года, когда в центре Киева начались первые протесты, на которые силовики как-то неожиданно жёстко отреагировали. К тому моменту у меня уже давно не повторялись эти детские приступы оцепенения, когда минуты текут, а ты с выпученными глазами всё смотришь в одну точку. А тут, сидя в прихожей моей ростовской тётки, я поймал себя на мысли, что белки моих глаз будто парализованы, и что мне тяжело двинуться с места. Я сам себе напомнил хамелеона, замершего на ветке в ожидании добычи. Сравнение было настолько образным, что вывело меня из оцепенения. Я стряхнул с себя морок, выключил телевизор, и снова занырнул с головой в студенческую жизнь.

Вынырнуть пришлось, как я уже говорил, в апреле, когда после безуспешных попыток добиться отсрочки оплаты, мне вернули в деканате документы. Нужно было идти в миграционку, улаживать формальности. После того, как альма-матер от меня избавилась, мой правовой статус поменялся, и не получив нужные разрешения для проживания, я оказался бы вскоре нарушителем с перспективой депортации. Мне такая перспектива ни разу не улыбалась, и я, естественно, навострил лыжи домой. Ехал на вокзал с сумками, разглядывал цветущую Пушкинскую, любовался фасадами Большой Садовой. И помыслить даже не мог, что покидаю Ростов вовсе не на недельку и не на месячишку. Что пока я шагал сквозь туман вечеринок и романтических похождений, мир необратимо менялся и менял всё, что неосторожно касалось темы Украины.

Облачный силуэт в небе, напоминавший фигуру строгого хмурого мужчины, угрожающе наклонился, как будто всматриваясь в моё безмятежное лицо. Краем сознания уловив какое-то искажение восприятия, я не придал этому значения – меня переполняла влюблённость в прекрасную и пока недоступную девушку, в ростовские купеческие особняки, в потоки свежести, наплывающие с левого берега Дона. Студента сверхъестественным не проймёшь.

***

Ночь отъезда прошла в нервотрёпке. На границе особенно долго досматривали документы и багаж, причём с обеих сторон. Поспать толком так и не удалось – так, забыться ненадолго. Автобус оставил меня на вокзале совсем ранним утром – когда уже сереет, но всякий скажет, что покамест ещё продолжается ночь. Поёживаясь от прохладных порывов, я двинулся пешком домой, и когда почти дошёл, мимо стали проноситься шахтные автобусы, подбирающие первую смену. Мы жили на краю рабочего посёлка, у самого выезда из Новошахтёрска, куда вела длинная как кишка и прилично ушатанная дорога. Двухэтажный дом, покрашенный оранжевой выцветшей краской, утопал в цветущих абрикосах. Я хотел уже нырнуть в него, морально готовясь получать мзды от родителей не по телефону, а лично, но услышал свист и огляделся. Чуть дальше за краем посёлка, на выезде к трассе, метрах в ста, примыкая к посадкам по обе стороны дороги, была навалена какая-то куча хлама, стояли пара машин и бродили несколько человек. С оружием, тип и модель которого мне трудно было рассмотреть. Один из них жестом руки пригласил меня подойти к ним. Первым позывом было юркнуть во двор и скрыться за спасительной дверью, но всмотревшись в подсвеченные ранними лучами силуэты, я узнал в одном из них своего старого друга, Саню Мигулина, который играл в нашей школьной рок-группе на басу. От души отлегло, и я резвым шагом приблизился к ним.