Странница

Маккуин Дональд

Ланта в мольбе протянула к ней руки. Горькое, вымученное высокомерие ушло, уступив место безнадежному отчаянию.

— Я должна. Я должна сообщать о тебе. Или стать отступницей. Ты единственный человек, который никогда не считал меня ведьмой. Пожалуйста, пожалуйста, не говори им. Хотя если ты сделаешь это или откажешься взять меня с собой, я пойму тебя. Я надеюсь, что я достаточно сильная для этого. Я знаю, что поступила правильно, предупредив тебя. Я только хочу…

Обняв, Сайла крепко прижала ее к себе. Их тела соприкоснулись, и Сайла не смогла найти слов, чтобы описать свои ощущения. Не то чтобы это были страх или опасение. В большей

степени предчувствие чего-то, что может угрожать. Оно было сродни тому странному выражению в глазах зверя, который смотрит на огонь.

Ланта не была огнем. Она была человеком, другом, который, как она сказала, доверил ей свою жизнь.

Сайла помогла ей поставить ногу в стремя и сесть в седло. Затем вскочила на свою лошадь и присоединилась к Ланте, направляющейся назад в Олу. Всю дорогу Сайла размышляла.

Церковь воюет сама с собой! Непостижимо!

Жрицы Роз ее исканиям пытаются помешать и тщательно следят за ней. Орден Фиалок. Жадные, плетущие зловещие заговоры умы, ждущие ее первой ошибки. Неужели все они? Есть ли среди них неизвестные друзья? Кто же?

Ланта.

В ее мысли проникло легкое сомнение. Сайла представила его извивающимся, постепенно растущим, словно гусеницы, что живут в полых стеблях тыквы. Хотя они поедают растение вдали от цветка, со временем оно теряет способность питать свои плоды. Только начавший формироваться плод гниет, превращаясь в скользкую гнилую массу задолго до того, как кто-нибудь догадается о болезни.

Сайла почувствовала раздражение.

Если бесстыдный подарок Каталлона сопровождала записка, то не написала ли ее другая Жрица? Фиалка. Почему Ланта не упомянула об этом? Был ли раскол Церкви настолько глубок, что убийство стало лишь еще одним оружием. Мог ли Орден Фиалок требовать мирного соглашения, тайно ища альянса?

Ланта. Что может заставить жертву сильнее поверить тебе, чем «признание» собственной слабости и затем мольба о понимании и милости?

Все эти эмоциональные проявления внутренних страданий — не фальшивы ли они?

Где же правда? И сказала ли Ланта хоть часть ее?

А как насчет Тейт и Конвея? Почему они все время так уклончиво отвечают на любые ее вопросы?

К кому она сможет прийти за поддержкой во время своих поисков, в час, когда ею овладеют сомнения, когда ее силы будут на исходе?

Кому она вообще может доверять?

Глава 7

— Разобьем лагерь на западном склоне.

Алтанар дернул за уздечку, заставив коня сойти с тропы, а затем резко остановил его. Джонс встал прямо за ним, его лошадь даже слегка подтолкнула коня бывшего короля. Животное ступило на покрывавший склон зеленый ковер, кое-где украшенный можжевельником. В тянущейся на восток бесконечной степи, полной опасности, они никого не заметили. На западе круто поднимались Горы Дьявола. Джонс заканчивал осматривать расстилающиеся под ними земли, когда крупная сорока, тяжело размахивая белыми крыльями, испещренными черными полосами, тяжело улетела прочь. Как бы следуя мерам предосторожности, предпринимаемым Джонсом, она быстро скрылась среди разлапистых елей.

Джонс расслабился. Ему нравилось здесь. Воздух, насыщенный запахом можжевельника и резким ароматом каменистой почвы, придавал сил. Такой чистый! Взор проникал всюду, охватывая бесконечные просторы и белые шапки горных вершин, которые, становясь все мельче и мельче, постепенно превращались в цепь холмов, окаймлявшую

даль горизонта. Эта земля тянулась, пока не начиналось то, что эти дикари называли Великим морем. Именно отсюда он и отправился когда-то, неся людям спасение, в котором они так нуждаются и которое он может им предложить.

Только он понимал. Это было его единственной мыслью.

Алтанар продолжал жаловаться.

— Какой здесь колючий ветер. В нем чувствуется снег. Мы не должны были забираться так далеко вверх по течению Матери Рек, прежде чем повернуть на юг. Нам надо сейчас же вернуться и попробовать найти безопасный путь назад, на запад. — Он посильнее закутался в тюленью парку, выглядывая из глубины капюшона, словно загнанный в нору барсук. Было заметно, что когда-то роскошная меховая одежда испытала все тяготы продолжительного путешествия. В местах, где локти терлись о бока, мех совсем вылез. Парка была грязной, шов на одном плече разошелся. И затейливо вышитые сапоги, начинавшиеся как раз там, где заканчивалась верхняя одежда, являли собой жалкое зрелище, усугублявшееся глубокими натертыми стременами полосами.

Джонс сделал большой глоток из своей фляги. Гладкая пластмассовая поверхность резко контрастировала с колючей курткой из бело-коричневой шкуры и серыми домоткаными брюками. Когда он распахнул куртку, доставая носовой платок, показался серый амулет на серебряной цепочке. Авангард отряда — семь из четырнадцати хорошо вооруженных людей — подъехал и занял место рядом с ним. На них была такая же грубая одежда, что придавало им первобытный вид. У большинства куртки, покрытые подозрительными пятнами, были сшиты не по размеру, а дыры залатаны на скорую руку. Воины все еще носили обрывки своей когда-то белой формы, выдававшие в них блюстителей истины. Сейчас материал был изодран в клочья и настолько испачкан, что наводил на мысль о попытке избавиться от позорного прошлого.

Один из мужчин заметил случайно показавшиеся у Джонса диск и вздрогнул. Его рука поднялась вверх, и он дотронулся до лба согнутым указательным пальцем. Это было первое движение Тройного Знака. Он побледнел, заметив пристальный взгляд Джонса. Воин быстро опустил руку к брови, как будто хотел почесать ее.

Джонс моргнул и попытался изобразить участие. Поскольку все уже было в прошлом, он бросил быстрый взгляд на Алтанара. Этот дурак ничего не видел. Еще бы. С того времени как они покинули Олу, лишь на день опередив отряд Гэна Мондэрка, ему становилось все хуже и хуже. Хотя бывший король продолжал изредка рявкать свои идиотские распоряжения. Дурак. Люди понимают, кто их настоящий вождь.

Но все же имя Алтанара объединяло этих отщепенцев. Отсюда можно было извлечь урок, и Джонс сказал себе: если придется зависеть от желания людей отдать за тебя свои жизни, сперва позаботься о том, чтобы они были либо полностью скомпрометированы в глазах других людей, либо целиком преданы тебе.

Преданность — удел дураков.

Борьба за собственные интересы есть первичный и основной инстинкт человека, а его естественным проявлением является предательство. Нормальный человек понимает, что окружающие ничем от него не отличаются; они хотят, чтобы их купили, и предадут, если это будет выгодно. Такой человек защищает своего вождя, потому что знает, что все будут против него в случае падения хозяина. Такой человек ничего не знает о тех, кто всегда наблюдает за ним, готовый немедленно сообщить кому следует, если его преданность пошатнется.