Странник поневоле
Шрифт:
Задумавшись, Богдан не заметил, как начал крепчать ветер. Почувствовал он это только по возросшему давлению на руль – остров снова оказывался в стороне. Вдобавок тримаран явно попал в какое-то течение, сносившее судно в сторону от цели.
Кроме того, этот остров возвышался над уровнем моря больше, чем виденные ранее острова, и поэтому-то его и было заметно с большего расстояния – даже в плоском океане расстояние имело значение. Такое положение дел обмануло начинающего морехода: он полагал, что расстояние до цели меньше.
Богдан выругался и попытался компенсировать направление движения, меняя положение паруса. Это не помогало,
В небе стали собираться уже совсем подозрительно темные облака. У Богдана никогда не было страха перед водой – он прекрасно плавал, но спокойная река и океан со сгущающимися тучами на горизонте, как говорится, две большие разницы.
Богдан закрепил руль в нужном положении и встал в середине центрального плота, налегая на вёсла. После получаса почти непрерывной гребли он окончательно осознал, что в этот раз вёсла не помогут.
Ветер тем временем ещё окреп, волны уже прилично захлёстывали судно. Вожделенный остров остался далеко в стороне – тримаран несло в открытый океан – ветром и течением. Острова в том направлении тоже имелись, но расстояние до ближайших было раза в три больше, чем до острова, к которому Богдан намеревался доплыть сейчас.
Проклиная свою самонадеянность, юноша со злостью посмотрел на сгущающиеся тучи и стал готовиться встретить шторм. В общем, он понимал, что если буря разгуляется по-настоящему, шансов не так уж и много: несмотря на то, что судно строилось со всей возможной тщательностью, иллюзий относительно своих навыков корабела он не питал. Проверив, как надет спасательный жилет из коры, Богдан затянул крепления груза и убрал парус, который уже мешал, зарывая нос тримарана в волны.
Волны делались всё выше и выше, и вот одна встала настолько высоко, что накрыла тримаран, словно тот погрузился в пучину. Боковые поплавки затрещали, но удержали кораблик от переворота.
Через пару секунд волна схлынула пенными бурунами по стволам палубного настила центрального плота – Богдан переждал удар, вовремя схватившись за мачту. Для надёжности он привязал себя к ней за пояс, а также закрепил на себе всё самое необходимое из оружия и снаряжения: пробковый жилет позволит ему оставаться на плаву даже с этими предметами – это он проверил раньше.
– Что же, ты сам хотел этого! – зло прорычал он себе под нос, и вдруг, сам того не ожидая, запел песенку «Перекаты» Александра Городницкого. Богдан имел сильный голос, но неважный слух, любил иногда поорать у костра бардовские сочинения, и даже сам бренчал на гитаре. Сейчас гитары не было, но остался голос, который он и надрывал:
… На это место уж нету карты,Плывём вперёд по абрису…Когда кончались слова, Богдан орал что-то совершенно непотребное, символически сохраняя размерность песни. А потом вдруг перешёл на «Уток» Розенбаума:
… Всё вернётся,обязательно опять вернётся……Я помню, давно учили меняОтец мой и мать:Лечить – так лечить,Любить – так любить,Гулять – так гулять,Стрелять – так стрелять…Волны разошлись до высоты десятка метров – в Торцевом океане планеты бушевал настоящий шторм, словно неизвестный хозяин этого мира, повелитель гравитации и местных светил, проверял дерзкого пришельца на прочность: сколько он ещё выживет? После убаюкивающего суперкомфорта дворца буря на море казалась карой некоего местного «всевышнего».
Тримаран то взлетал на высоченные гребни, то проваливался в разверзающиеся ущелья среди пенных гребней. Если бы судно имело лодочный корпус, его давно бы уже залило водой и потопило, но набирать воду ему было некуда, а боковые поплавки пока спасали от переворачивания. Брёвна, крепившие поплавки, угрожающе трещали, но пока держались. Богдан мысленно поздравил себя с тем, что сделал их толще, чем планировал вначале, и заорал «Коней привередливых».
Сжимая одной рукой мачту, а другой длинную рукоятку руля, стараясь по возможности направлять тримаран по волнам, а не против них, Богдан стоял на коленях и орал песню за песней. Временами из-за свиста ветра он не слышал собственного голоса, но продолжал маломузыкально петь, в каком-то зачарованном исступлении стараясь перекричать рёв стихии.
Вдруг очередная волна, вздымающаяся перед ним, раскрылась, и из неё вынырнула огромная труба. Богдан замолк, словно в замедленной киносъемке наблюдая, как «труба» всё выдвигается и выдвигается из толщи вставшей на дыбы воды.
Это был один из обитателей местного океана, нечто вроде морского змея, о котором писал профессор Витт. Гладкочешуйчатое туловище диаметром метра в три венчала непропорционально маленькая голова, с торчащими по сторонам черепа то ли плавниками, то ли какими-то складками. На этом относительно небольшом черепе раскрылась пасть не менее метра в распахе, и послышался рык, словно чудовище наслаждалось буйством стихии, частью которой являлось само.
Заворожено глядя на змея, Богдан и не пытался выхватывать лучемёт, так как даже такое оружие вряд ли могло уничтожить этого гиганта быстро – в любом случае, если бы змей напал на тримаран, он успел бы разрушить судно.
Морда змея погрузилась в воду, войдя в следующую волну, а туловище ещё продолжало выныривать из гребня первой, образовав над тримараном гигантскую дугу. Последним мелькнул хвост с горизонтальным, как у дельфина, раздвоенным плавником, едва не стеганув по судну, и чудовище скрылось в воде целиком. По самой скромной оценке змей был в длину метров тридцать.
Богдан очнулся от ступора – и вовремя: он едва успел правильно повернуть руль, чтобы благоприятно встретить гребень волны и нырнуть вниз с высоты нескольких этажей.
Он не засёк момент начала бури, а теперь и вовсе потерял счёт времени и не мог сказать, сколько же уже продолжаются периодические взлёты и провалы в водяные глубины. Однако можно было смело утверждать, что бурное море играет тримараном уже не менее пары часов. Единственным положительным моментом творящегося хаоса волн и ветра было то, что нисколько не похолодало – в противном случае постоянно заливаемый с ног до головы Богдан давно бы начал мёрзнуть.