Странник

Катериничев Петр Владимирович

– Двадцать пять.

– Тоже хорошо. С чего такие роскошества?

– А сам что меркуешь?

– "Мягкий стиль"?^[23]

– Да.

– Ну и введи в курс здешних валют, рекомендатель. Не люблю пить восьмисотдолларовый коньяк, не зная, чем расплачусь.

– Обижаешь тамаду, кунак.

– Я не о нас.

– Хорошо. Чтоб не откладывать в долгий ящик... – Зубр щелкнул портсигаром, вытянул папироску. – Не желаешь, для полного и всестороннего?

– Обойдусь.

– Хозяин – барин. – Зубр затянулся, задержал дым в легких, блаженно выдохнул, спросил:

– Ты знаешь, чем торгует Гондвана?

– Приблизительно. Алмазы, уран и нефть, кажется. – А – Нефть не «кажется», нефть есть. За ее разработку грызнет дикая между британцами и янкерсами. Но речь не о ней. А – Алмазы?(tm) – Да. Алмазы. Как говаривал незабвенный Флемминг в повестушке про шустрика Бонда: «Алмазы – это навсегда». Л – По благословению «Де Бирса» он эту нетленку кропал.

– Вестимо. Так вот: «Де Бирс». Имеет он нашего здешнего мабуту как хочет и в любых видах.

Данилов выразительно обвел глазами помещение.

– Пустое, – махнул рукой Зубр. – Это в родном Отечестве за длинный язык башку отрывали, здесь народец проще и ближе к природе; «Ругает – значит, любит». Или – «У кого слово на языке, у того нет зла под сердцем». Это я тебе местную народную мудрость перетолмачил. Вообще народ интересный: у них слово считается вещественном, материальным, и потому...

– Не отвлекайся, златоуст.

– Звиняйтэ, дядько. Лишку выпил. Ну так вот: президент наш, Джеймс Мугакар Хургада, можно просто «господин президент», без «превосходительства», или, если не при челяди, Джеймс, он это любит, доктор экономики, между прочим, Гарвард окончил, короче, умница большая... Демократ, ясный нос, но для своих – вождь, отец народа, Мерлин и Гудвин, великий и ужасный. У них тут без шуток, скажет кому: «умри» – тот и умрет, так уж исстари повелось. Хотя изводят супостаты друг дружку ядами, ох изводят... Почище врачей-вредителей тех! Ну да у них это принято, этикет. И денежки очень немаленькие на здешних орбитах вращаются, а не так портят человечков деньги, как их отсутствие, но еще хуже, когда в карманах – голяк голимый, а рядышком суседи – слоновьи яйца на золоте трескают...

– Зубр, ты гонишь, как вокзальный торчок!

– Все, не буду. – Зубров отложил мундштук. – Так вот. Что в алмазах главное?

– Караты, чистота...

– Фигушки! Главное – репутация. Как у людей. Не У всех, понятно, если ты босяк и голь, то...

– Сашка!

– Так вот: этот «Де Бирс» рынок держит крепко, израильтяне и индусы или с его соизволения в Европы и Америки торговать ходят, да еще и приседания делают, или – втемную, или – с «черными алмазами», как наш вождь всех якутов. , – Каких якутов?

– Натуральных, из Якутии. Я про независимую Саху талдычу. Это индусы выдумали: «черные алмазы» – камни аристократов. Для наших новорусских лохов. На самом деле – никакие они не черные, просто дерьмо камушки с вкраплениями, на реальном рынке – мусор.

– При чем здесь...

– Кто из нас гонит?! Хочешь слушать по порядку – так слушай! Иначе не выйдет-у тебя, Данила-мастер, каменный цветок!

Сашка откинулся на стуле и засмеялся. Смеялся он долго, весело и совершенно беззаботно и прекратил так же неожиданно, как начал. Закашлялся, хлебнул воды со льдом, отдышался:

– Ты прав, Данилов, косяк понтовый оказался. Слишком. Прет, как сутулую лошадь.

– Ты раньше вроде не употреблял?

– Траву? Пустое. Иногда, в особых случаях... Ну ты знаешь.

– Знаю.

– Еще коньячку? – Зубров плеснул в бокал Данилова. Тот отхлебнул, выдохнул:

– Излагай далее, отрок. И прекращай терзать мою истомленную память избыточной информацией. Самую тютельку, а?

– Вот. Чего я и желал! А то ты сидел, как в гудрон опущенный! Гонору не было в голосе, куражу. А без куражу нам нельзя – схарчат. Места здесь глухие.

– Как везде.

– Ты прав. Как везде.

Глава 64

Зубров пригубил коньяк, сделал глоток, пожевал губами, смакуя послевкусие.

– Ну так вот. Наш Джеймс подумал-подумал и решил – задаром что ли Гарвард превзошел: нечего этим живопырам из «Де Бирса» алмазы по цене стекла гнать, надо завести спеца. И – завел. Некий Герберт фон Вернер, прелюбопытнейшая сволочь, я тебе доложу, не удивлюсь, если еще в абвере хитровал старикан по молодости, и годков ему – аж восемьдесят два но бодр: баловник, чистый Гете!

Миссия у него не проста: камешки отбирать, сортировать и сплавлять втихую в Амстердам и Израиль, да не прямо пихать, а хитрыми такими путями, легендировать камешки, чтобы историей обрастали, как раковины – мхом, чтобы репутацию приобретали, а с ней – цену, хорошую цену, громадную! Ну а огранка – уже дело техники.

Сам понимаешь, продвижение алмазов на рынок – мероприятие нескорое, даже по налаженным каналам. Ну да доктор Вернер не лыком шит и не циркулем кроен: на стенке фото, где он с Гарри Оппенгеймером, с т е м Оппенгеймером, ты понял, в младые годы! Так что старичок не зря ни маслице икорочку мажет, отрабатывает.

Обычным порядком «Де Бирс» такой камушек штук за пятьдесят бы взял, ну в сотку максимум, а по дедушкиной схемке – он тысяч в девятьсот выходит, старикан ведь отборные шлет, такие, что у монополиста нашего слюна капает на манишку... Даже если со всеми по цепочке делиться – тысяч триста, а то и поллимона прибыли на каждом камушке делает. Голова!

– Я тут каким боком? К нему – приемным внуком?

– Почти в десяточку. Сам понимаешь, у «Де Бирса» в наших палестинах глаз да ушей – как конопушек у рыжего, и хотя сам герр Вернер – кремень и бульник, есть у него слабое звено: дочурка девятнадцати годков, с больши-и-им прицепом девушка!

– Дитя неразумное?

– В точку. – Зубров задумался вдруг, погрустнел:

– А может, она-то как раз разумная, это мы – дебилы и недоросли по этой жизни. Живет как бабочка: ходит где вздумается, в чем хочет, говорит что на ум взбредет. В России про таких кажут: бесхитростная: как сердце ляжет, так ноги и пляшут. И – красивая, это не отнять. Такая, что... Ну да я не о том. Папаша Вернер, сам понимаешь, души в девчонке не чает, поздний ребенок и все такое... И еще – затосковала девка. Я к ней, конечно, пару местных горилл приставил, когда в город выезжала или еще куда, но девчонка скучает отчаянно, ей и поговорить здесь не с кем... Да и...