«Странники» Судоплатова. «Попаданцы» идут на прорыв; Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
Шрифт:
— А не могли бы вы, товарищ Лакрба, пример какой-нибудь привести? — вклинился в паузу Меркулов. — А потом, я думаю, мы вам дадим отдохнуть, а то у вас язык заплетается и глаза сами собой закрываются, — добавил замнаркома.
— Э нет, я в порядкэ, товарищы! — замахал руками абхаз. — А прымер… Вот песни он пел. Такие хорошие, знаетэ… Про комбата, про десант… А потом раз — и урочью какую-нибуд споет. Представляете?!
— Урочью? — переспросил Берия.
— Ну да! Про воров! Вот как вам… — Лакрба замолчал, словно вспоминая. — «На улице Гороховой ажыотаж, Урицкий
— Да уж, — хмыкнул Круглов.
— Это не блатная песня, — неожиданно заявил Меркулов.
— Почему ты так считаешь, Всеволод? — Берия пристально посмотрел на своего зама.
— Я часть текста читал, в докладе она была. Это стилизация под блатную. Да, жаргона много, но я уверен, что это стилизация. Например, вставление фамилии Урицкого. Насколько я помню, Моисей Соломонович руководил Петроградской ЧК всего полгода, и если бы песню писали блатные, они бы привязки к такому небольшому сроку не сделали. Мне кажется, эту песню написал кто-то из питерской интеллигенции.
— Хорошо, Всеволод, мы поняли. Продолжайте, товарищ лейтенант.
— Ножы еще очень любит. Весь в ножах прямо!
— Это как?
— Всегда у него их два или тры. Сам показывал. Ах, какой у него нож есть, товарищ нарком! Сам бы такой носыл! Гладенькый, тут ребро, ручка такая… — рассказывая о заточенной железке, абхаз неожиданно оживился. — Еще складной есть, красывый. Там в ручке пластынка хитрая есть, открыл, а он не закрывается, пока на место одно не нажмеш! А твердый — стекло царапат можно!
— Это очень интересно, но хотелось бы вернуться к песням. Что еще вам не понравилось?
Агент задумался, с интересом наблюдая за тем, как вошедшие порученцы сгружают с подносов бутерброды и множество, как бы не дюжину, стаканов в массивных подстаканниках, в которых исходил паром заваренный до черноты чай. Судорожно сглотнув, он тем не менее к еде даже не дернулся, а, дождавшись, когда посторонние выйдут, ответил:
— Понимаете, товарищ нарком, песны у него уж очен странныэ. Правылные вроде, но за мелочы ухо цеплаетса. — Акцент, практически незаметный в начале разговора, сейчас усилился, видимо, лейтенант действительно держался, как говорят, «на честном слове». — Словечкы проскалзывают. «Солдат», «гвардейскый» и прочее.
— А что же его начальники? Не пресекли? — начальник отдела кадров наркомата, удивленно приподнял бровь.
— Нет. И нас одернулы. Но там исторыя вообщэ очен странная. Оны нас буквално выгналы.
— Как это? — Из присутствующих Берия и Меркулов читали отчет Зайцева, а вот Круглов — нет, потому он и спросил.
— Оны настаивалы, чтобы мы ушлы из места дислокацыы. На Москву кывалы.
— Как это ушли? Мотивация какая была? — комиссар госбезопасности второго ранга встал и оперся на стол, буквально нависнув над собеседником.
— Что скоро немцы будут проводыт поиск, и еслы найдут нас, то мы можем их выдат.
— И что же?
— Все случылос, как оны говорылы, — абхаз потер глаза.
— Вы их выдали? — улыбнулся уголком рта Круглов.
— Нэт, что вы! Мы ушлы, но агентура-то осталас! — всплеснул руками Лакрба. — Оны что-то такоэ сделалы, что немцы лес чесалы частым гребнэм. На неболшую рощу две роты напустилы. Сам видел, клянус!
— Сергей Никифорович, про это мы уже знаем, — осадил комиссара Меркулов. — Как и о методах, которые эти товарищи применили для убеждения командования группы Зайцева. Меры, прямо скажем, нетривиальные и где-то даже чрезмерные, но, этого отнять нельзя, очень эффективные.
— Это какие же? — отстранившись от стола, Круглов всем телом развернулся в сторону бывшего наркома госбезопасности.
— Угроза расстрелом на месте, — вместо Меркулова ответил Берия. — И я бы не сказал, что они такие уж нетривиальные в военное время. Товарищ Лакрба, я гляжу, у вас глаза совсем слипаются, а нам необходимо расспросить вас очень подробно. Предлагаю вам отдохнуть… Три часа хватит? Вот и отлично! Ровно… — нарком бросил взгляд на висевшие на стене часы. — Ровно в десять мы снова встретимся.
Лондон, Вестминстер-стрит, Соединенное Королевство. 1 сентября
1941 года. 16:37.
Война, хоть и внесла коррективы в привычный, устоявшийся за десятилетия, если не века, распорядок работы правительственных учреждений империи, на многие вещи повлиять так и не смогла. И сейчас, когда часы на Башне Святого Стефана, известные всему миру под прозвищем Биг-Бэн, показывали почти без четверти пять, в коридорах и многочисленных (дюжина сотен залов, комнат и кабинетов как-никак!) помещениях Вестминстерского дворца было пустынно.
Несмотря на наивные представления плебса, что демократия — это власть народа, большинство, если не все, собравшихся в этом кабинете, нет, скорее все-таки зале, так совершенно не считало. Впрочем, как и постулат о том, что для решения важных вопросов нужно много людей. Присутствующие по внешности четко делились на две категории: «толстые» и «тонкие», при этом последние составляли хорошо заметное большинство.
— Джентльмены, хотелось бы услышать новости с Континента. — Тучный, сильно напоминающий лицом бульдога мужчина сделал глоток из массивного хрустального стакана, на дюйм наполненный янтарной жидкостью.
— С этого края или с того, сэр Энтони? — спросил сидевший по левую руку от «бульдога» высокий костистый джентльмен.
— Про ближний я знаю, — сделав еще один глоток, ответил первый.
— Клайв?
Мужчина, откликнувшийся на это обращение, явно не был своим в этой компании. Это можно было понять хотя бы по тому, что он единственный стоял, точнее — был не приглашен присесть. Многие из присутствующих вставали, чтобы, например, налить себе виски или коньяку или взять из одного из многочисленных ящиков сигару, но этот человек с начала собрания стоял возле массивного камина и даже не делал попытки занять какое-нибудь кресло.