Странное происшествие на Тенистой улице

Карри Линдси

Дверь слегка приоткрывается, и в проёме появляется голова матери.

– Прости, милая, не хотела кричать. Ведь маленького Джона будить ещё рано.

Я смотрю на часы. Восемь пятнадцать.

– Разве Джон ещё спит? Он ведь у нас обычно встаёт ни свет ни заря!

Мама бросает на меня неодобрительный взгляд. Я в ответ пожимаю плечами. Она терпеть не может эту фразу, хотя мы с папой всегда считали её забавной.

– Мальчик не выспался. Честно говоря, даже не знаю, каким словом назвать его сны… разве что ночными кошмарами. – На мгновение лицо её становится задумчивым. – Такой храбрец для своих четырёх лет. Но переезд,

видно, совсем его доконал.

Ночные кошмары. Бедняжка. Как бы он ни раздражал меня своей жуткой куклой, мне не хотелось, чтобы ребёнку снились дурные сны. И тем более кошмары.

– Итак, папа здесь, а Джон ещё в постели. Поняла, – говорю я, продвигаясь ближе к блокноту.

Мама внимательно посмотрела на меня.

– Тесса, завтра ты идёшь в седьмой класс в новой школе. Тебе не кажется, что пора распаковывать вещи? Начать как-то обустраиваться?

Она скрещивает руки на груди. Но мне не хочется обустраиваться. Здесь мрачно. И пахнет как в домах, где живут старики. И в каждом углу паук. Нет уж, спасибо.

– Хорошо, сделаю. Просто для этого мне потребуется несколько дней.

И ещё билет домой. В один конец. Я соскучилась по шуму волн и запаху пропитанного солью воздуха. Я скучаю по ящерицам и песку между пальцами ног. И мне так не хватает Рейчел…

Рейчел… ну это как арахисовое масло для желе. Как сметана для зелёного лука. Как кола к чипсам. Она моя лучшая подруга, а я вынуждена была расстаться с нею. Неправильно, несправедливо! Я нащупываю маленький серебряный медальон на шее. Единственная вещь, которая сейчас соединяет меня с ней. И единственное общее, что у нас есть. Только у Рейчел медальон на чёрном кожаном шнурке и внутри моя фотка, а у меня на цепочке. В остальном всё одинаково.

Мама подходит ко мне и обнимает меня. Она пахнет лавандой. Легонько вздёрнув вверх мой подбородок, она улыбается. Кажется, что даже небольшая родинка в правом углу её рта лукаво подмигивает мне.

– Тебе скоро станет легче, милая. Обещаю. Я специально освобожу здесь место, и ты продолжишь рисовать. Мы ведь художники. Творцы собственной судьбы!

Смахнув волосы с моего лба, она целует меня в голову. Мне бы очень хотелось поверить в это, но как-то не получается. Неужели всё наладится, когда я пойду в новую школу? Или когда заведу новых друзей и начну прокладывать себе путь в пока чужом городе?

Мама отпускает меня, потом на минуту замирает у двери.

– Здесь есть своя прелесть, Тесс, своя красота. Надо лишь отыскать её.

– Постараюсь, – отвечаю я. И говорю так прежде всего потому, что доверяю маме. Мы с ней всегда сходились во взглядах на многие вещи. Наверное, потому, что мы обе художницы. Она видит мир через маленькие морские стекляшки и ракушки, и я люблю её за это.

Дверь с щелчком закрывается. Я хватаю со стула джинсы, которые бросила здесь вечером. Мой альбом приоткрыт, и я вдруг застываю на месте, заметив странное пятно в верхнем левом углу листа. Пятно серовато-чёрное. Как будто я начала что-то рисовать, а затем провела по этому месту подушечкой большого пальца.

– Что такое… – начинаю я, склоняясь над страницей.

Вчера вечером я ничего не рисовала. Я так устала таскать коробки в этом огромном доме, что сразу рухнула в постель. Внимательно рассматриваю пятно. Оно маленькое и похоже на перевёрнутую букву L. Приподняв альбом и встряхнув, я наблюдаю, как пятно превращается в пыль и исчезает в воздухе. Там, конечно, останется тёмный след, но я потом просто заштрихую его. Что-то в этом знаке всё-таки беспокоит меня. Что-то здесь не так.

Закрывая альбом, выдвигаю ящик стола и кладу его туда. Родители купили этот стол специально для моих занятий. Его ящик намного больше, чем у других столов. Он глубокий, в него можно поместить несколько коробок с мелками.

До меня доносятся звуки отцовской скрипки, и мне трудно сдержать улыбку. Пусть именно эта скрипка притащила нас сюда и разрушила все мои мечты, я по-прежнему обожаю её звучание. Оно напоминает мне о летних закатах, о морском окуне на гриле и о холодном чае со льдом.

Музыка напоминает мне о доме…

Глава 3

Говорят, первый шаг в работе с пастелью – нарисовать непрерывный контур. На самом деле это непросто. Провести первую линию немного страшновато. Лежащий перед тобой лист бумаги… он поначалу такой недружелюбный, такой белый и пустой. Очень трудно сделать этот первый штрих. Притом не важно, светлый или тёмный, потому что всё равно боишься испортить.

Я бы замучилась рисовать ту перевёрнутую букву L. И уж точно не забыла бы, если бы нарисовала сама. Но ведь я точно помню, что пока даже не выбрала себе тему для очередного рисунка…

Включаю свет в ванной и хмурюсь. Я уже и так на пределе из-за таинственной метки, которую обнаружила утром в своём альбоме. Мысль пойти в ванную и умыться отнюдь не вдохновляет. И вообще здесь ещё темнее и мрачнее, чем вчера, когда я чистила зубы. Она стала ещё более жуткой. Пол покрывает тусклая чёрно-белая плитка. Старая ванна с потрескавшейся эмалью и отбитыми краями стоит в углу на четырёх ножках. Здесь всего одна раковина, а не двойная, как во Флориде. И в ней тёмно-коричневый след от ржавой воды. Когда здесь в последний раз делали уборку?

– Фу, – раздражённо бормочу я, пытаясь отыскать полотенце.

Но удача, как всегда в последнее время, не на моей стороне. Полотенца, наверное, ещё не распакованы, и я вынуждена вытирать лицо краем рубашки. Древняя ванна. Запущенная раковина. Никаких занавесок. Никаких полотенец. Я будто попала в одно из реалити-шоу, где участники оказываются в чрезвычайных обстоятельствах. В сегодняшней серии Тесса Вудвард пытается выжить в мерзкой ванной!

Повернув кран, я набираю в руки воду и умываю лицо. Делаю это осторожно, чтобы не касаться волосами раковины и тем более ржавых следов. Смахнув капли ладонью, поднимаю голову и смотрю в зеркало. Щёки слегка раскраснелись. Вроде проснулась… Всё же лучше, чем было.

Уже поворачиваюсь и собираюсь спуститься вниз, как вдруг круглые лампочки над туалетным столиком начинают гудеть. А потом мерцают по очереди. Странно. Отец, конечно, упоминал об оставленной мебели и о течи под раковиной, которую надо поскорее устранить. Но не припомню, чтобы он говорил о каких-то проблемах с электричеством…

Глубокий треск эхом отдаётся от голых стен, и мои руки тут же покрываются мурашками. В считаные секунды непонятный страх заполняет всё вокруг. Как будто просачивается через невидимую трещину. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Но тут же замираю, когда все четыре лампочки тускнеют, оставляя меня в полумраке.