Странные сближения
Шрифт:
Писал письма. Осмотр Кавказских крепостей не дал ничего, всё решится (или не решится) в Тамани. А Тамань выглядела отвратительно, даром что близко к морю.
Вышли недалеко от побережья. Александр ушёл вперед, размяться — он вообще по натуре был подвижен, и после долгого сидения хотелось носиться по городу, крича «А-а-а-а-а-а-а-а!!!» Так он и сделал. Остановился у края обрыва, замахав руками, слыша за спиной смех и возгласы спутников.
Море было синим только у берега, а дальше становилось серым
— А-а-а-а-а-а-а!!!
— …лександр Сергеевич.
«Командный голос» — подумал Пушкин. Такой голос призван быть слышимым, он громок, даже когда спокоен.
Подъехал молодой полковник.
— Семейство моё, — продолжал он, спешиваясь, и Пушкина больше словно не видя. — Как я по вам скучал!
Александр Раевский был старше Пушкина, но с виду как-то моложав. Определить его годы Пушкин попытался (служба обязывает уметь), и, прикинув, решил, что выглядевшему на двадцать Раевскому около двадцать шести.
— Рад знакомству, Александр Сергеевич. Не терпелось вас увидеть своими глазами.
Глаза у Раевского были умные, острые.
Профессиональные глаза.
— Александр Николаевич, — Пушкин склонил голову. (Чёрт, ну и момент для знакомства — он-то орал над морем, а тут…) — Прошу простить, я слегка…
Раевский вдруг зажмурился и, по-петушиному запрокинув голову, завопил:
— Тама-а-а-а-а-а-нь!!!
Все снова засмеялись, и Раевский спокойно отметил:
— Я закончил начатое вами, теперь наш разговор никого не заинтересует. Простите, что сразу к вопросам, я нетерпелив, но теперь это, думаю, можно… Что можете сказать об нашем деле — вообще?
Пушкин выдохнул.
— Probablement, Зюден знает большую часть наших агентов, Александр Николаевич.
— Оставьте это всё, просто Александр. Это я, между прочим, у вас в подчинении. Откуда знаете?
— Чечена и его помощника, некоего Благовещенского, убил он. Чем-то себя мог выдать Благовещенский, не знаю… Но Чечен сидел тихо, ни в чем не участвовал. Вывод отсюда: о нём Зюден узнал от других наших людей.
— Значит, правда, что Чечен убит? Я слышал, он повесился.
— Я не писал об этом, слишком… — Пушкин махнул рукой.
— Мудро, — согласился Раевский. — И глупо одновременно. Если б вы погибли, кто бы что узнал?
Не такой уж он и гений разведки, этот хвалёный Француз, — читалось в глазах Раевского. Чтобы скрыть эту мысль он вынул из кармана очки и посмотрел на Пушкина сквозь стекло. Линзы делали лицо Раевского старше.
— Как ты сильно худеешь, — сказала София, оглядев Раевского. — Хорошо ли тебе здесь живётся?
— Хорошо служится, — улыбнулся Раевский. — Живётся скучно. Давайте-ка отправимся домой.
В
— Благовещенского я не знал, а с Чеченом встречаться доводилось… Вот ещё одна смерть на совести Зюдена. А первым был Гуровский.
— И вы знали его?
— Нет.
Прогуливались под стенами крепости.
— Однако, скоро нас будет искать Дровосек.
— Почему такая кличка?
— Поймёте, думаю, когда познакомитесь ближе. Ему подходит.
Каблуки Раевского выбивали ритм: тук-тук. И всё жило по этому ритму: одновременно с шагом касалась земли трость, отмахивала свободная рука, и слова звучали мерно, согласно шагу.
Раевскому нравился Пушкин: в нём была заносчивость, но Француз её сдерживал. Признавал в Александре Николаевиче — официально своём помощнике — человека более опытного. Таких партнёров Раевский уважал.
Вышли к центру.
Здесь была почти Европа. Грязевые вулканы привлекали народ. Всюду слонялись казаки, молодые девушки и поправляющие здоровье раненные. Пушкин сунулся в толпу («на минуту, пока Дровосека нет»), и вернулся через десять минут в сопровождении капитана с огромными усами.
— Александр, я прошу вас быть моим секундантом.
— А можно моим? — хмуро спросил капитан.
Выяснилось:
Едва углубившись в толпу, Пушкин увлекся разговором об истории тмутараканского княжества, и, следуя за компанией говоривших, поравнялся с капитаном, как раз в это время рассказывавшем:
— И вот представьте, градина в три фунта весом пробивает солому. Я в это время…
— Позвольте с вами не согласиться, — вмешался Пушкин, компенсируя наглость улыбкой. — Не бывает града в три фунта весом.
На что капитан ответил:
— Бывает, сударь, я это ясно видел.
— Вы, верно, ошиблись, — сказал Пушкин, — Три фунта — это уже комета, а не градина. Peut-^etre, она и была крупной, и потому вам показалось, что в ней было три фунта, но, поверьте…
Тут капитан сгрёб Пушкина в кулак, куда тот, кажется, поместился весь, и сказал:
— Вы хотите сказать, что я спутал со страху?
Закончилось все уже известной нам сценой: явление Пушкина с капитаном Александру Раевскому.
— Каков пассаж, — выдавил ошеломлённый Раевский. — Познакомьтесь, господин Пушкин, это Максим Максимыч Енисеев, наш Дровосек.
Призрачный Каподистрия подкрутил в воздухе перед Пушкиным ус и отчетливо произнес: «Прелестно!» Француз помотал головой, прогоняя наваждение.
— А это наш лучший agent secret, Француз, Александр Сергеевич Пушкин.