Странный Ад Кроко, или День крокодила
Шрифт:
Никто не ответил. Виртуальная реальность была насыщена деталями, но в ней отсутствовал разум. Это знание не требовало доказательств. Единственными одушевленными сущностями, присутствующими сознательно в ней, являлись я и Бася. Каждая мелочь кричала своим бездушием; видимо, Бог умер и оставил мир для таких, как я и моя подруга, чтобы мы прочувствовали великое одиночество без него. Нам оставалась лишь надежда, что он, возможно, вернется и обратит свой глас или справедливую кару на нас, как в свое время моя собачка с надеждой ожидала любого знака внимания, чтобы броситься с любовью ко мне и ощутить вселенское счастье.
Если и Бася оставит меня в этот водяном месиве – это будет по-настоящему кромешный ад. Вот, чего я боялась больше всего… Даже сейчас…
Меня вдруг подцепила мысль, по-видимому, моя подруга проходит те же круги познания, или те же круги ада, что и я. И мне стало мучительно страшно, что ее острый ум продвинется
Все-таки люди глубоко ошибаются, думая, что ад – это кровавые пытки в пылающих кострах, ужаснее всего – это зависнуть в пространстве в ожидании чего-то, что не наступит никогда … И знать, четко знать, что тебя забыли навсегда…
***
Хорошо, – мысленно согласилась я сама с собой, – Согласна… Правила игры принимаются.
Помолчав в ожидании ответа, которому не суждено было быть озвученным по причине отсутствия собеседника, я сердито закрыла глаза, пытаясь сконцентрироваться. Раньше именно это являлось моей работой – сохранять ясность ума.
***
С досадой вздохнув и деловито сложив руки на груди, представляя, что всего этого водяного-каменного антуража нет, и он действительно вдруг померк, я оказалась у себя в кабинете, в любимом кожаном кресле, где в свое время, работая психологом, выслушала всякую чепуху, рассказанную жалующимися на жизнь неудачниками и неудачницами о депрессиях, страхах перед будущим, безрезультатных поисках себя, отсутствии понимания у противоположного пола, нереализованных амбициях и т.п., и т.д., и пр… И из недели в неделю, словно добрая мамочка вместе с ними, мы копались в этом ворохе чужого нижнего белья, где я советовала заняться каким-нибудь хобби или йогой, отправиться в путешествие, чтобы успокоить нервы, в то время, как вокруг, прямо у нас на глазах, разворачивалась настоящая бойня. И я самолично попала в эту мясорубку, стоило только слегка проснуться и, словно кукла, широко раскрыть глаза на весь этот кошмар.
Кресло напротив не пустовало… Сначала неясно, но потом четче стал проступать образ собеседника, а через мгновение, круглое кресло на стальной ножке крутанулось, и передо мною появилось знакомое когда-то лицо – Кристина…
Так меня звали много лет назад.
Глава 4. Кристина
Меня передернуло, обдавая ледяным ветром, изо рта вылетело снежное облако… Кристина, не обращая внимания, сосредоточенно уставившись на свои руки, молчала, ожидая начала сеанса.
Я всматривалась в нее с большим любопытством, не узнавая себя, если честно. Воспоминания накатывали волнами: где-то в районе сердца екнуло от вида естественного блеска русых пшеничных волос, моего натурального цвета, уложенных в солидный пучок заправского психолога. Розовые щеки и пухлые губы с блеском гигиенической помады светились мягкой женственностью, также исходившей от идеально выглаженной белой блузки, синей юбки и милых часиков /подарка папы на окончание университета/ на беленьких ручках с французским маникюром. Каждое утро субботы уходило на поддержание этих белых линий на розовых пластинках ногтей. Они завершали образ того, «у кого все хорошо», даже идеально, жизнь контролируется настолько, что в ней не может произойти ничего экстремального или чрезвычайного.
Я слегка кивнула ей и, откинувшись в кресле, с интересом стала слушать ее историю.
– Мне легко и даже радостно вспоминать этот период жизни. Самое счастливое время, как мне казалось, – улыбнулась она.
– После пионерского лагеря и встречи с Басей, я поняла, что рядом с ней превращаюсь в другого человека: открытого, свободного, настоящего… Но жизнь разлучила нас и мы потерялись на долгие года. Словно сирота, которая страдает и плачет по зову крови своих родных, поначалу я рьяно рвалась к своей новой подруге. Но это было невозможно. Мы были слишком юны и не принадлежали себе. Прошло время, в быту и заботах, в новых знакомствах и подарках, уговорами мамы я отвлеклась. Меня всячески убеждали, что та встреча, те разбуженные силы просто приснились мне. И я под их натиском забыла Басю… Точнее, она исчезла из моей памяти, аккуратно стертая ластиком маминых стараний. – Кристина нервно заморгала. – Говоря психологическим языком, мое подсознание скрыло болезненное расставание с подругой, полностью покрывая его мраком беспамятства. Эта яркая вспышка какого-то безудержного счастья погасла, а вместе с ней угас и образ Баси. Как и увещевала мама, мне стало казаться, что все было сном или произошло не со мною. Сладко-горькое послевкусие той поры превратилось в неясные воспоминания, похожие на сновидения или предчувствия, будто у меня однажды получилось взлететь в небо без крыльев…
Мама сказала, что Бася уехала в другой город другой страны и никогда уже не вернется, а меня ждала моя счастливая судьба и от нее нельзя было отвлекаться. –
– Каждый день меня ждали завтраки и обеды, занятия и кружки, дни рождения и вечеринки друзей, поездки в музеи и зоопарки… Подарки.
Время пролетело незаметно, хотя в реальности произошло много событий: я успела окончить университет, тот, что ранее закончила моя мама, получить дополнительные международные сертификаты и специальности, которые мне было необходимо получить, по мнению мамы… Много и часто путешествовала, я даже успела выйти замуж… Потом всей семьей мы переехали из неблагоприятной, режимной, полу разваливающейся России, жить к морю и уже с мужем, живя по соседству с мамой, начали обустраивать свой собственный дом с небольшим садиком. В карьере, и тут уже стали проявляться мои личные способности и таланты, ждали лишь сплошные взлеты: совет университета признал меня, как выдающегося студента курса, вручая по оконочании замечательные рекомендации. Одна из уважаемых клиник тут же предоставила кабинет для приемов, по округе стала ходить добрая слава о моем высоком профессионализме и люди делились хорошими рекомендациями, что делало рекламу. Лист ожидания рос, и запись велась на месяцы вперед. Такими достижениями и взлетом не могли похвастаться даже заслуженные специалисты уважаемого университета.
Особенно больше нечего сказать про этот период, кроме того, что все это, в том числе и моя свадьба, были результатом ежеминутной поддержки, помощи, содействия и непрерывного участия в жизни – мамы.
Печально опустив глаза, Кристина, сделала паузу. Понадобилось какое-то время, чтобы образ родительницы стал проступать через закрытые веки. Это было почти потерянным воспоминанием, не смотря на то, что когда-то она являлась главной героиней первой половины жизни…
***
Внезапно мы переместились в светлое помещение с большими окнами, с видом на синее колышущееся море; веселенькие незатейливые занавески раскачивались в такт морского дуновения…
Кристина облегченно вздохнула, узнав кухню своего старого дома. Облегчением было оказаться именно здесь, а не в доме матери, пропахшем специями и всевозможными приправами и каким-то неприятным духом чего-то неживого, – мать обожала готовить и считала себя настоящим кулинаром, а также специалистом во всех областях жизни. Из уважения или, боясь обидеть, а может, в страхе нарваться на порой грубый ее комментарий, ни один из ее гостей не решался сказать правду о невкусных обедах и пересушенных пирогах. Все ели и тактично хвалили яства. Мать также гордилась обстановкой своего дома, где по собственному вкусу и по советам модного глянцевого гида о правилах высшего света – все перекрасила в неприятные коричневые тона, хита того сезона, который скрадывал солнечный свет и лишал жителей дома их собственных теней. По фен-шуй или еще какой-то популярной методе, гулявшей в эфире сарафанного радио маникюрш нашего городка, она расставила сухие пыльные гербарии, ранее созданные собственноручно на мастер-классе жрицы тех же женских кулуаров, в каждом углу. Эти сухие ветки, нещадно сыпавшие семенами на пол, контрастировали с резной золоченной мебелью, купленной и расположенной скорее напоказ, чем для реального пользования, ибо сидеть в ней было неудобно. Однако вычурная мебель, к слову сказать, почти не использовалась, мать редко приглашала в дом гостей: женская ревность к отцу, неприятие критики и подозрительность к посетителям побеждали в споре с фанфаронством. Зато Екатерина Леонидовна сама предпочитала ходить в гости, куда, впрочем, ее активно звали, ибо она слыла бодрой собеседницей, всегда имела что сказать и не упускала возможности вставить свое веское слово и про политику, и про моду, и в особенности по вопросам психологии, своей непосредственной специальности и личной страсти. И все громко, гласно, воодушевленно и безапелляционно, нетерпяще возражений. Любой разговор сводился обязательно к излюбленной теме домоводства, психологического роста и развития личности. Сотни раз повторяясь, Екатерина Леонидовна не уставала делиться своим персональным успешным опытом создания необыкновенной ауры дома, способствующей счастью семьи. Также моя мама не чуралась отпускать порой нескромные комментарии по случаю и без, считая свои советы благотворительностью и актом человеколюбия, ибо за то же самое в часы приема у себя в кабинете она брала деньги.
Однако аура в доме была неблагоприятной, и это мог ощутить любой желающий: то ли гербариев было недостаточно, то ли дело было совсем не в них, но дома у Екатерины Леонидовны было затхло и неуютно, поэтому и она лично предпочитала проводить практически все свое время у меня в гостях. К счастью, на тот момент, когда она обустраивала мое жилище, находящееся по соседству, в моде бродили другие тенденции, кричащие аляповатыми картинками морских корабликов с глянцевых обложек, и мой дом превратился в лазурно-бирюзовое царство.