Странный брак
Шрифт:
— Но, я надеюсь, вам не весь лес предстоит вырубить? — спросил он, весьма заинтересованный.
Пирошка, отвечая Яношу, почему-то продолжала смотреть на Жигу, хотя Янош был красивее своего товарища: глаза у него были большие, мечтательные, на лице румянец. Его подбородок в ту пору был еще гладок, как у девушки, но над верхней губой уже намечалась легкая тень будущих усов.
— О нет, конечно, — со смехом отвечала девушка, наклоняясь за топориком. — Мне нужно срубить только сто деревьев, и тогда моя работа кончена.
Янош подошел уже совсем близко и предложил:
— Позвольте мне вместо вас срубить это дерево. Дайте-ка ваш топорик.
Пирошка кивнула ему в знак согласия. Потянувшись за топориком, Янош нечаянно коснулся ее пальцев, и она поспешно отдернула свою руку, словно обжегшись. Теперь по-иному заговорил топорик. Дерево трещало и скрипело, во все стороны летели щепки. Топорик будто слился с рукой Яноша — вот что значит мужчина! Как он был красив за работой! И даже не устал и не вспотел. Легонько так стучит-постукивает топориком, словно пыль из ковра выбивает. "Боже мой, — думала девушка, — как он, должно быть, силен!"
Еще один взмах, и еще один, и дерево с глухим шумом повалилось на траву. Как быстро, прямо шутя, срубил он деревце! А затем Янош с Жигой подхватили срубленную березку и бегом, — не волоча, как Пирошка, по земле, а взвалив на плечи, — потащили ее к куче других березок, которым суждено было умереть ради того, чтобы в живых осталось одно ореховое дерево — то, из которого в противном случае должны были бы сколотить гроб. И в жизни деревьев бывает такая глупая несправедливость!
Затем гимназисты стали прощаться. Девушка, казалось, даже пожалела, что они так скоро уходят.
— Вы, значит, в самом деле не разбойники? — спросила она ласково, даже нежно, и в голосе ее звучало некоторое удивление-.
— А вы приняли нас за разбойников?
— Меня всегда пугали, что в лесу живут разбойники.
— Вполне возможно, что они есть в лесу, — обиженно сказал маленький Жига, — даже наверняка есть, только выглядят они совершенно по-иному. Словом, мы не разбойники. Мы живем в соседнем доме. Я — Жигмонд Бернат, изучаю филологию, а это — мой друг, граф Янош Бутлер; он одолевает риторику в патакской гимназии.
— Жаль, — наивно сказала девочка.
Бутлер улыбнулся.
— А вам бы хотелось, чтоб мы оказались разбойниками?
— Да, — потупив взор, отвечала девушка. — Потому что тогда я совсем перестала бы их бояться.
Прежде чем на поляне появилась гувернантка с венком на голове и букетиком цветов на груди, с мечтательно устремленным вдаль взором, гимназистов и след простыл.
— Вот видите, вы уж и срубили дерево и даже оттащили его на место. Это великолепно, вы крепнете буквально на глазах, дитя мое. Ах, как обрадуется ваш папа!
Пирошка собиралась было рассказать ей о том, что произошло (встреча с гимназистами была необычайным событием в ее жизни), но удивление гувернантки понравилось ей, и, поразмыслив, девушка решила: "Если отца обрадует это — очень хорошо, пусть радуется. Вообще не буду ничего говорить о случившемся, а то Фрида насмешливо скажет: "Ах, вот как, милая барышня? Задание выполнили за вас другие? К счастью, тут достаточно деревьев, — извольте-ка рубить следующее".
И в лесу и дома Пирошка не проронила ни слова о случившемся. Под вечер же, гуляя в огромном, на тридцать хольдов [24] парке, она прошла его насквозь, до старой стены, отделявшей их от владений Бернатов. Про себя она думала: "Там живут гимназисты. Да, много бы я дала, чтобы заглянуть в соседний парк и посмотреть, что они сейчас делают".
24
Хольд — венгерская мера земли, равная 0,57 гектара.
Яичко она тайком зарыла в саду, надеясь, что из него выведется птичка, как из семечка прорастает цветок.
Затем в течение целой недели дни, как и раньше, текли однообразно: она продолжала ходить в лес то с гувернанткой, то в сопровождении отца, а иногда и втроем. Девочка действительно заметно поправилась и окрепла; голубые тени под глазами исчезли, сквозь белизну ее нежной кожи стал проступать легкий румянец. Радовался старый Хорват и не уставал повторять: "А смотрите-ка, доктор Медве не дурак, знает свое дело! Скоро Пирошка и вправду заалеет, как маков цвет".
С каждым днем он все более восторгался странным рецептом доктора и с каждым днем выбирал для малютки все более толстые деревья: пусть попотеет, пусть устанет, здоровье — это тоже капитал, пусть же девочка накапливает его. И он с нетерпением ждал, когда дочь еще больше посвежеет, станет сильной и крепкой.
Как-то раз от нечего делать он решил сосчитать, сколько же деревьев срубила и сложила на поляне его дочь. Оказалось, тридцать четыре… Значит, осталось шестьдесят шесть. Гм, удивительное дело наука, — кто бы мог подумать, что можно добывать румянец из этих белых березок!
"Постой, постой! Но почему же тридцать четыре? — вдруг удивился он. — Ведь начали совсем недавно. Что-то многовато получается!"
— Мадемуазель, — уже сердито обратился он к Фриде, — вы не помните, когда мы приступили к лечению?
— Ровно месяц тому назад.
— Черт побери! Нет в календаре таких месяцев, которые бы имели по тридцать четыре дня. Не может быть, мадемуазель.
— Я знаю совершенно точно.
Они стали вместе припоминать, когда был врач. Получалось, что Медве приходил тридцать дней тому назад, а срубленных деревьев все же было тридцать четыре.
— Как же так, мой барашек?
— Не знаю, папочка!
— А может быть, ты иногда срубала по два деревца?
— Что вы, папа, для меня и одного многовато.
— Возможно, их срубил кто-нибудь чужой, воры или крестьянки, что ходят в лес собирать сучья? — высказала предположение мадемуазель Фрида.
— Ерунда! — воскликнул старик. — Воры не стали бы рубить дерево, а взяли бы из срубленных. Если бы мы не досчитались нескольких березок, было бы еще понятно, а тут уж какая-то загадка. Прямо непостижимо! Ты ничего не подозреваешь, доченька?