Странный брак
Шрифт:
Дёри отшвырнул ногой обезьяну (на что та заворчала и поспешила убраться с глаз долой), рванул дверь и крикнул громовым голосом:
— Вставай, несчастная!
Маришка еще спала в своей белоснежной, убранной кружевами постели; ее глаза, опушенные черными шелковистыми ресницами, были закрыты. Голова покоилась на самом краю подушки; прекрасные длинные волосы волнами струились до самого пола, и солнечный луч весело играл в их волшебных прядях.
От грохота распахнувшейся двери и резкого окрика девушка вздрогнула, открыла глаза и улыбнулась, увидев отца.
— Ты что-то кричал? Старик пришел в смущение. Ах, лучше бы он не видел этой улыбки! Он покраснел, стал подыскивать слова.
— Да, да, я крикнул… я сказал…
— Что ты сказал, папочка?
— Вставай, моя малютка. Я хочу с тобой поговорить. Голос его был уже кроток и бесконечно печален.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Итак, студенты отправились в путь. То-то будет сегодня радости в Борноце!
С самого рассвета вся помещичья усадьба на ногах. Три дородных служанки хлопочут на кухне под началом у поварихи Видонки, которая то и дело гоняет их с поручениями во все концы.
— Принеси-ка немножко корицы! Подай сюда противень, вон тот, что получше! Ты уже нашпиговала цыпленка? Ах ты, дура, пережарила сало! Куда ты девала имбирь?
В каждой кастрюле что-нибудь булькает. Эржи принялась сажать в жарко натопленную печь куличи, смазывая их яичным желтком при помощи мягкого гусиного пера. Даже мужскую половину прислуги послали на кухню. Возчик Янош толчет мак в ступке, а выездной кучер Йошка, поскольку он нанимался только на чистую работу, сбивает масло, заигрывая с хохочущими женщинами. Не слушай ты его, Панка, выронишь тарелку! (Панка сбивает на тарелке яичный белок.)
Сам старый барин чуть свет отправился из дому с ружьем настрелять какой-нибудь дичи для мальчиков, хоть сейчас еще плохая охота.
Больше всех, однако, волнуется хозяйка, она то и дело жалуется, что время года сейчас неудачное и ничего еще нет: огурцы, хоть их и выращивали в парнике, совсем крохотные, вилковая капуста, необходимая для любимого блюда графа Яноша — мяса, завернутого в капустный лист, вся вышла; утята еще в пушку, гусята — тоже; запас прошлогодних фруктов и винограда уже иссяк.
— Ах, боже мой, боже мой! Чем же мне кормить бедняжек? И кажется, что на причитания хозяйки кастрюли отвечают веселым шипением — ш-ш… ш-ш… Это пар поднимает их крышки и с шумом вырывается на волю! В духовке румянится поросенок; в большом чугуне лениво стонут пухлые голубцы — ох! ох! — а посреди печки в кастрюле сердито шипит жир и крутит-гнет брошенный в него сдобный хворост.
Но госпожу Бернат тревожило и другое. Не случилось ли с мальчиками какой беды в дороге? И где они заночевали? А то, может быть, шли слишком быстро и Жигушка, разогревшись, напился холодной воды? Пора бы им уж и прийти.
— Марци, постреленок, поди-ка сюда.
— Слушаю, ваша милость.
— Поднимись на колокольню и посмотри, не видать ли их на дороге? Господин кантор [17] даст тебе ключ от церкви, если ты скажешь, что я просила.
Марци, оборванный, босоногий мальчишка, которому летом случается выезжать за берейтора, вертится сейчас на кухне, ожидая, не перепадет ли что с господского стола. Обрадовавшись поручению, он стремглав бросился на колокольню. Правда, колокола, по словам Йошки Тормаши, церковного служки, увезли в Рим, но колокольня, к счастью, не последовала за ними.
17
Кантор — руководитель церковного хора.
Поднимаясь по ступенькам лестницы, Марци, поскольку он был в храме божьем, думал о смерти Иисуса, однако, вспоминая о вкусных запахах, наполнявших кухню, вскоре пришел к выводу, что спаситель умер не столько ради всего человечества, сколько ради двух студентов из Шарошпатака. Но тут мальчик с удивлением заметил, что колокола на месте, а вовсе не в Риме. Так в его душу закралось первое сомнение…
Вот мальчик уже возвращается к барыне с вестью, что на дороге не видать никого в господском платье, только вдалеке у речки Куцорго показался какой-то экипаж.
Барыня принялась снова охать и ахать, но в самый разгар ее причитаний во двор усадьбы вкатила коляска — та, которую Марци заметил с колокольни, — и из нее выскочил Жига, а затем и Янош.
— Йезус-Мария! Так это вы? А я-то думала, какие-нибудь почтенные господа.
И уж нет конца поцелуям, расспросам: "Когда вышли?" — "Еще вчера утром". — "Как, вы ночевали у Дёри? Знавала я его еще в молодости, бравый был офицер. Так он женился? Ну да, конечно, — тут же сама себе отвечает барыня, — раз говорите, у него дочь. Красивая? Впрочем, сейчас все красавицы. Ведь для этого достаточно купить в аптеке белил да румян. Значит, вы приехали в его коляске? Сразу видно, добрый человек. Панка, чего стоишь, рот разинула? Беги скажи тетушке Видонке, чтоб угостила кучера всем, чем положено. Ну, заходите ж в дом! Сейчас вернется ваш отец. Ой, да что я говорю? Я прямо с ума сошла. Мне иногда в самом деле кажется, что ты, Янош, тоже наш сын родной. Не обижайся за это на свою старую тетку. Да вы что, онемели, что ли? Слова от вас не добьешься! Или вы и профессорам так отвечаете?"
— Дорогая мама, профессор задает одновременно только один вопрос.
— Зато потруднее, не правда ли, мой мальчик? Ой, да как вы исхудали! Ну ничего, дело поправимое. Откормим!
Вскоре пришел и хозяин дома, в прошлом судья во многих комитатах, и снова начались объятия, расспросы. Наконец появились родственники и знакомые, дамы и господа, пришедшие поглядеть на молодых людей, о приезде которых уже говорила вся деревня. Об этом толковали в каждом доме, где была печь с трубой [18] и в саду цвели герань и вербена, — словом, где жили девушки. Ох, и веселая же будет нынче пасха. Вот уж предстоит лочолаш! [19] Сейчас поди в каждом доме красят яйца к празднику. Сколько веселья, танцев! Ведь к Бернатам на каникулы приехали студенты!
18
…в каждом доме, где была печь с трубой… — Печь с трубой в то время имели только зажиточные люди, преимущественно дворяне.
19
Лочолаш — венгерский народный обычай: юноши на пасху опрыскивают девушек розовой водой или разбавленными водой духами.
Весенний день долог, и скоро наши герои вновь так свыклись с уютными комнатами родного дома, с милым теплом родительского гнезда, с чудесами кулинарного искусства тетушки Видонки, с запахами галочского табака, что отлетели прочь, в туманное далеко, воспоминания о сумрачном университете, о старом замке в городе Патаке с его древними стенами, домиками и жителями; юношам уже казалось, что они никогда не уезжали из дому, а если и уезжали, то всего на полчаса, и каждый из них снова принялся за те дела, которые минувшей осенью пришлось забросить из-за занятий. Жига отправился на скотный двор и принялся осматривать по очереди коров, быков, буйволов, поздоровался со своим любимым скакуном Мотыльком, тот тоже узнал его и радостно заржал.