Странный брак
Шрифт:
— Чепуха! А Пирошка?..
— О, она почти не знает меня. Да ведь она, по сути дела, совсем другая девушка, незнакомая мне, и, уж во всяком случае, не та, какую я знал, все существо которой я постиг за эти годы и хранил в своем сердце.
— Не будь фантазером, мой дорогой. Что случилось, того не поправишь. Помочь делу можно было бы теперь лишь одним путем. — И под серебристыми усами старика заиграла добродушная улыбка.
— Как? — машинально спросил молодой человек.
— Если б ты взял в жены меня, но, думаю, такой modus vivendi [Образ жизни (лат.)] вряд ли бы тебе понравился.
Тут уж и Янош улыбнулся.
— А потом, видишь ли, верно, конечно, что с тобой переписывалась не Пирошка, но верно также и то, что она желала этого. Первый кораблик, который принес записку, предупреждавшую, чтобы ты не ходил больше в Бернеш, иначе тебя там схватят, она сама пустила на воду. Заметив кораблик, я выловил его и, ни слова не говоря ей, переписал записку своим почерком; ее же я никогда больше не подпускал к ручью, огородив эту часть сада.
— Так вы думаете, дядюшка, — спросил граф Янош оживленно, — что она не чуждается меня?
— Думаю? Глупец я, что ли, чтоб годами переписываться со студентом ради своего удовольствия? Этак я лучше бы переписывался с епископом из Кашши — он куда умнее, да и земляк мне. Нет, я знал, что девушка тебя любит.
— О господи, если б это было правдой! — вздохнул Янош.
— Бьюсь об заклад, что правда.
— А как можно это узнать?
— Да очень просто: возьмем и спросим ее.
— Но когда?
— Сейчас, немедля.
— Здесь, при мне?
— При тебе.
— Нет, нет, — запротестовал граф, — я умер бы на месте, если б она сказала, что не любит.
— Не умрешь, черт возьми! — И Хорват открыл дверь; взору Яноша представилась анфилада комнат. — Пирошка, Пирошка! — позвал старик. — Иди сюда!
Не прошло минуты — да что там, и полминуты не прошло (впрочем, Яношу показалось, что прошла целая вечность), как в соседней комнате послышалось шуршанье платья! Граф Янош, точно повинуясь какому-то приказу свыше, закрыл глаза. Он почувствовал легкое дуновение ветерка — это был шелест ее платья, — и золотые солнечные лучи, проникающие сквозь зеленые жалюзи окон. Потом зазвенел нежный голосок:
— Я здесь, папочка, что прикажешь?
При этих словах Янош сразу же раскрыл глаза; ему показалось, что сейчас, с открытыми глазами, он не видит ничего, хотя только что с закрытыми созерцал все происходящее в комнате.
Словно призрачное видение, в дверях стояла Пирошка. Казалось, это совсем и не живая Пирошка, а ее портрет сошел со стены и стоит теперь в дверях, как в раме. Но одета она по-иному. На ней простое ситцевое платье, которое так идет к ней, и белый передник; рукава закатаны выше локтей, обнажая розовые, как цветы черешни, руки. Сейчас они беспомощно опущены, головка тоже поникла, словно надломленная лилия" И все же как прекрасна она была, эта Пирошка!
— Я позвал тебя, мое сердечко, потому что нам нужно решить с тобой один важный вопрос. Подойди сюда поближе. Но что за странный наряд на тебе?
Девушка оглядела себя, свой передник, руки и зарделась. Потом быстро начала спускать рукава платья.
— Мы с Фридой хлопотали по кухне, — пробормотала она, — в я не знала, и… о господи!..
— Что такое? Ты хочешь убежать? Ну нет! Подойди сюда, подойди-ка… Вот так, ко мне!
Она остановилась позади отца, привстав на цыпочки и опершись подбородком о его плечо. Спрятавшись за спиной отца, она решилась, наконец, украдкой бросить робкий взгляд на гостя.
— Отгадай, зачем пришел ко мне граф Бутлер?
— Не знаю, папочка, не знаю, — тихо проговорила девушка сдавленным голосом.
Бутлер шагнул вперед, машинально и беспомощно, как лунатик; губы его шевелились, он чувствовал, что должен сказать что-то, но старый Хорват остановил его.
— Я сам скажу, да-с. Он просит твоей руки. Ну, ну, что ты смотришь на меня с таким удивлением? Вот послушай: теперь все зависит от тебя. Если любишь, выходи за него. Если нет — откажи. Отвечай, как подсказывает тебе сердце!
Девушка невольно опустила голову, словно желая совсем исчезнуть. Она скрылась, как за ширмой, за спиной старика.
В наступившей тишине, казалось, было слышно, как бьются сердца молодых людей;
— Ну, не будь ребенком, отвечай же!
Девушка сжала губы и молчала. Раздавалось только тиканье старых стенных часов; маятник лениво качался из стороны в сторону.
— Что ж ты молчишь? И потом, что ты все прячешься за моей спиной? Это тебе не ширма! А ну-ка, иди сюда, а то я уже сержусь.
Старый Хорват отошел к окну, и девушке некуда было деваться; она напоминала сейчас хрупкий цветок, у которого отняли вдруг палочку-подпорку. Такое странное чувство, будто совсем, совсем одна… И она дрожит, словно лилия на ветру.
Пирошка опять подошла к отцу и склонила голову ему на грудь.
— Ой, мне стыдно, мне так стыдно, — проговорила она еле слышно.
— Может быть, ты еще не решила? Тебе нужно время на раздумье?
— Нет.
— Что "нет"? Ты еще не решила или тебе не о чем раздумывать?
— Не знаю, не знаю, — повторяла она как в полусне. Старик начинал терять терпенье, на лбу его собрались морщины.
— Ах ты, маленькая трусишка! Какая же из тебя получится жена? Ты еще ребенок. Теперь я и сам вижу, что рано еще с тобой говорить об этом. Вот и весь ответ. Если б ты любила Бутлера, ты пересилила бы свою стыдливость, ибо любовь, видишь ли, сильнее стыдливости. На этом и покончим. Можешь идти, если тебе угодно, в свою комнату.
Но девушка судорожно прижалась к груди отца, потом вдруг обняла его за шею и старалась наклонить его большую голову, чтобы что-то шепнуть ему на ухо. Старик заворчал, пробормотав что-то о гранатовых серьгах, которыми она его оцарапала.